— Какой? — Сафват попытался сесть, и застонал от боли.

— В общем, могут помочь наши люди, — сказал Полещук. — Вычислить канал утечки информации и, может быть, предателя…

— Ваши? То есть разведка?

— Да.

— И ты, лейтенант русской армии, смеешь говорить об этом мне? — возмутился Сафват. — Мне, командиру батальона, египтянину?

— Да, дорогой, смею. Потому что здесь завязаны интересы наших стран. Все это очень серьезно…

— Значит, ты, Искяндер, из русской мухабарат? — Сафват бросил взгляд на пачку «Клеопатры», лежащую на тумбочке.

— Нет, азизи, — понял его Полещук. — Тебе нельзя курить. Мухабарат… Я не имею отношения к разведке. Меня попросили поговорить с тобой… Ведь ты же — патриот Египта, в конце концов! Батальон потерял, сам едва остался жив… Шпион в Генштабе — наш общий враг! Думай, Сафват!

— Мне не раз говорили, что все вы, русские переводчики, работаете на разведку, — сказал Сафват. — А я, осел, не верил. Особенно в отношении тебя, Искяндер…

— Может быть, кто-то и работает. Но не я. — Полещук вытащил из пачки сигарету, посмотрел на закрытую дверь и щелкнул зажигалкой. — Пойми, Сафват, вчера твой батальон, а сегодня-завтра — бригада, дивизия… Шпиона, передающего секретную информацию надо найти… Работаю я на разведку или нет — какая разница?

— Есть разница… Ладно, Искяндер, я подумаю. Передай своим, что подполковник Сафват думает. Глядя в потолок. Как жаль ребят, какие парни были… Настоящие бойцы…

— Так я пойду, Сафват? — спросил Полещук.

— Погоди. Еще виски не допили.

— Тебе нельзя, азизи.

— Сейчас нужно. Очень нужно. — Сафват приподнялся, схватившись здоровой рукой за кровать. — Я не хочу, понимаешь, Искяндер, иметь любую связь с вашей разведкой. Но испытываю при этом страстное желание узнать, кто предатель!

— Об этом-то и речь, азизи, — сухо сказал Полещук, отламывая кусок шоколада. — Ну что? Еще по глотку?

— Давай! — взял фляжку Сафват.

— Остановись! — громко сказал Полещук, видя, как египтянин вливает в себя виски. — Стэна! Мне-то оставь, в конце концов! И вообще тебе нельзя пить!

Раздался стук в дверь, и бесцеремонно вошла медсестра в голубом одеянии. Полещук, по привычке, попытался спрятать недопитую фляжку виски в тумбочку, но Сафват махнул рукой, мол, ни к чему, и повернулся на кровати, привычно готовясь к уколу. Медсестра зыркнула на Полещука, молча вогнала иглу в ягодицу Сафвата, и так же молча ушла.

— Вот, стерва, хоть бы слово приятное сказала! — произнес Сафват, с трудом, одной рукой натягивая пижамные штаны. — У вас в России тоже такие?

— Разные. Такие тоже есть… — Полещук почему-то вспомнил тугую задницу египетской медсестры и вздохнул.

— А как там мой мистер Чапай поживает? — спросил Сафват.

— Не знаю, азизи. Меня же перевели в ПВО.

— Что!? В ПВО? Почему сразу не сказал? — Сафват резко приподнялся на кровати, зацепился раненной конечностью за спинку, охнул от боли, упал на подушку и уставился на Полещука.

— Какое это имеет значение? Приказ есть приказ. Фаид. Недалеко от Суэца. Места знакомые…

— Фаид…, — задумчиво произнес Сафват, — аэродром… Там шли серьезные бои… Значит, расстаемся…

— Аэродром? — удивился Полещук. — А я и не знал, хотя сколько раз проезжал там по дороге на Суэц.

— Был когда-то… В «шестидневную» войну его евреи разбили… Значит, в ПВО тебя, мальчишку, бросили… — Сафват поморщился то ли от боли, то ли от каких-то своих грустных воспоминаний. — Плохо это, Искяндер, бомбят евреи позиции ПВО каждый день. Дай Бог тебе выжить!

— Ладно, Сафват, не надо о плохом. Бомбят, стреляют… Так канал же, не бар твоего приятеля Махмуда с британской водкой «Борзой». — Полещук усмехнулся. — Помнишь? Давай, выздоравливай, и отметим это дело! А, подполковник?

— Мы другое дело отметим, Искяндер, — серьезно произнес Сафват. — Когда предателя поймаем… Я в это дерьмо разряжу всю обойму своего пистолета! И пусть меня потом судит военный трибунал!

На смуглом лице египтянина появилась испарина, он тяжело задышал и со стоном попытался сесть на кровати. Полещук ему помог, и Сафват с трудом сел, опираясь ногами об пол.

— Все, Искяндер, спасибо. Скажи своему мухабарат, что я готов помочь русским найти этого грязного хайвана.[91]И убить мерзкую тварь! Как можно быстрее. Ты понял меня, Искяндер?

— Успокойся, понял! Я позвоню тебе домой. Все сделаем, как надо, не волнуйся, комбат…

В тот же день Полещук, встретившись с Озеровым, сообщил, что подполковник Сафват выразил готовность к сотрудничеству с русской разведкой. Каирская резидентура ГРУ в рамках операции «Родня» начала готовить вербовку египетского офицера, планируя, в случае удачного расклада, выйти через него на заместителя военного министра Египта генерала Хамди. Однако переводчик Полещук, так и не ставший «Стрелком», от которого зависел успех операции, главным образом, включая вербовку Сафвата, через несколько дней внезапно исчез из поля зрения разведчиков ГРУ.

В таком мегаполисе как Каир это было сделать, конечно, легко. Но из-под невидимого колпака военной разведки Полещук даже не думал уходить. Он вообще об этом не думал. Впрочем, и колпака как такового не было. Все получилось довольно глупо: когда Озеров приказал своим сотрудникам отыскать Полещука в Насер-сити, там его уже не оказалось, соседи по квартире сообщили, что переводчик убыл на канал вместе с приехавшим из Союза капитаном Агеевым, советником командира 6-й радиотехнической роты в Фаиде.

* * *

…Автобус ПАЗ был под завязку заполнен мужиками в арабской полевой форме одежды. Светло-зеленые куртки, солдатские, оливкового цвета, грубые шинели, небрежно брошенные на спинки сидений, и характерный запах перегара, исходивший от советских военных специалистов, ехавших на египетский фронт после так называемой фантазии (отпуска или каникул — как кому нравится называть эту полуторадневную побывку в Каире) — создавали в автобусе уникальную атмосферу небольшого сообщества людей, объединенных общими задачами и разобщенных своим социальным происхождением, воинскими званиями, возрастом, опытом работы в Египте и многим другим. Впрочем, никто из них об этом даже не задумывался. Советские хабиры направлялись на фронт, на чужую для них войну. Выполнять интернациональный долг и, если повезет, заработать на автомобиль. В салоне автобуса было шумно, изредка слышались матерные слова, кое-где поднимались облачка табачного дыма. Некоторые спали. Надрывно работал двигатель.

— Отставить курение! — раздался чей-то командирский голос спереди.

— Ты еще дышать нам запрети! — сказал, приподнявшись, плотный краснолицый хабир с заднего сиденья, явно мучающийся похмельным синдромом. — Нам евреи скоро кое-что запретят, а не ты… — Он осклабился и, видя молчаливую поддержку соседей, начал лезть на рожон. — Полковник или кто ты по званию? — Может тебе классиков марксизма законспектировать? Или боевой листок нарисовать?