Участок холма среди леса строго разделён колышками на квадраты. В некоторых из них археологи уже успели углубиться в землю. Аккуратно, строго вертикально срезаны стенки раскопа, снят грунт с неповреждённых корней деревьев. Дождя давно не было – и это хорошо, можно не думать о том, чтобы закрывать от влаги полиэтиленовыми полотнищами места, где что-то обнаружилось и надо продолжать работать – неспешно, терпеливо, ничто не тревожа зря.

Но самое главное то, что сегодня, спустя почти сто лет после той экспедиции Бориса Жукова, археологи располагают уже совершенно другой техникой. Речь идёт не о транспорте, хотя каждому понятно, что автомобиль даёт побольше возможностей, чем вёсельная лодка. С Татьяной Багишевной уже не первый год работают специалисты, на первый взгляд совершенно далёкие от археологии. Но с их участием каждый памятник способен дать куда больше информации о прошлом, чем раньше.

Марийские археологи сотрудничают с геофизиками из Ростова, и в исследованиях очень помогли их новые приборы, позволяющие искать, не вскрывая почву, участки, отличающиеся на небольшой глубине по плотности от средних показателей: значит, там что-то было зарыто или смещался грунт.

В составе экспедиции есть биохимик кандидат биологических наук Елена Пузаткина. Её задача – здесь, прямо в лесу сделать всё необходимое для дальнейшего анализа костных остатков, если их найдут. Оказывается, даже спустя много веков можно уверенно судить о том, каким в общих чертах был рацион питания людей: это устанавливается по методу атомной абсорбции. Костные остатки промывают и делают анализ на микроэлементы. Или, что кажется совсем невероятным, можно даже обнаружить сами продукты.

– Вот посмотрите: мы тут нашли кашу. Её сварили больше тысячи лет назад и оставили в этом глиняном горшке. Она сверху была засыпана песком. Но там, внизу, есть подсохшие зёрна, и можно провести их анализ – нам скажут, из чего была каша.

Перед нами могильник. И тысячу лет назад здесь, вероятно, росли деревья. А люди жили, вероятно, где-то не очень далеко, но не рядом. Родовое кладбище было, скорее всего, одно на несколько селений. И место его выбрали неслучайно. Почему именно, никто теперь уже не скажет.

Кашу в горшке положили рядом с девочкой.

Что случилось с ней? Кто плакал над ней тысячу лет назад? Кто поправлял последний раз украшения? Какие слова сказали ей – чтобы уходя туда, откуда не возвращаются, она была всегда пригожей, сытой, счастливой?

Песок аккуратно стряхивают мягкими кисточками. Девочка была маленькой, а условия в сыром лесу такие, что она через десять веков словно растворилась здесь, и перед нами просто её коричневый контур, сгусток. А рядом – вот этот горшок с кашей.

Вечный вопрос: можно ли тревожить мёртвых?

Но кто ещё расскажет нам о том, каким виделся людям мир тысячу лет назад, в кого и во что они верили.

– Каждый народ чем обладает? – рассуждает Татьяна Никитина. – Своей территорией, своей экономикой, языком, конечно. Текстов на языках того времени не осталось. Но мы, археологи, оперируем индикаторами культуры – и материальной, и духовной. В материальной культуре – это прежде всего погребальный обряд. Все мировоззренческие аспекты выражаются через какие-то формы: через формы святилищ, погребальный обряд, одежду. Как мы сейчас узнаём друг друга?… Включаем телевизор. Вот мордва пляшет. Ещё не слышим песню, а мы говорим: «Мордва пляшет». Как определяем?… По костюму. Точно так же, например, мерянский костюм и марийский читаются отдельно, особенно головные украшения. Женщина никогда не наденет головной убор чужого народа – это просто накликать на себя беду. Да и просто этого никто не позволит ей сделать: это табу, священно. По головным уборам, по нагрудным украшениям – по таким этноиндикаторам, мы можем уверенно говорить: эти памятники марийской культуры. Марийских могильников этого периода мало, нет такого большого массивного материала, который бы позволял делать однозначные выводы. Но – на основании того, что есть, можно сказать, что основа формирования в целом у марийского народа – одна – городецкая культура. Если говорить о самых древних истоках, то это Ока, рязанско-окские могильники этой культуры. Там был такой котёл, откуда, как мне кажется, вышли все волжско-финские народы: мордва, марийцы, мурома, меря.

– Колыбелью марийского народа я бы назвала Поветлужье, – продолжает Татьяна Багишевна. – Уже веку к шестому-седьмому раскатилась эта единая общность, и у всех свои этнические характеристики читаются. Что касается марийцев, в середине VI века они нашли свою территорию в Поветлужье, практически во всём. Судя по тому материалу, которым мы располагаем, к этому времени оно было «свободно» – без постоянного населения.

Спрашиваю, есть в Поветлужье удивительные находки, принадлежащие к марийским древностям.

– Можно вспомнить, например, женщин-литейщиц. Конечно, они были не только у марийцев, существовали и в Прикамье, но там в основном производственницы, а у нас они – как жрицы – совмещали функции выполнения ритуальных обрядов и изготовления украшений. Такая специфика женщин-литейщиц характерна именно для волжских финнов. Их погребения очень богаты. Мы находим в этих погребениях наиболее яркие этномаркеры. Такие украшения обнаруживаются не в каждом погребении, а вот женщины-литейщицы – хранители этнической традиции, культовой традиции. Если мы находим такую женщину, то там обязательно полный набор этномаркеров, начиная с головного убора и кончая украшениями головы. Они в себе функцию сохранения этнической традиции аккумулировали. В их костюмах очень много оберегов, амулетов, их погребальный обряд отличается от остальных. Он остаётся марийским, но там очень много присутствует обереговых черт. Мы делали металлографический анализ льячек – маленьких керамических ковшичков для металла. И вот как интересно получилось: в основном там следы олова. А если посмотреть на марийские украшения, то они изготовлены из сплава на медной основе. Выходит, в этих льячках находился металл не для украшений, а для чего же тогда?

Ответ дали раскопки нескольких ветлужских могильников, в том числе, у деревни Русениха. Невероятно, но олово женщинам требовалось для вышивки. Из оловянно-свинцового сплава отливали тончайшую нить, которая вставлялась, вероятно, в костяную иголку. И можно было расшивать холст, одежду.

* * *

Орнамент – это древнее письмо. Его делали не для красоты, хотя он обязательно нёс её в себе. Главное было – записать в нём важные для людей вещи. О себе, об окружающем мире, о предках, уберечь себя этими записями от злых сил, выставить на их пути знаки, которые не дадут приблизиться беде.

Вышивка, пролежавшая в земле больше тысячелетия, не просто хрупка – она эфемерна. Ткань, на которой были нити, давно исчезла, истончился металл. Узор можно видеть только в самые первые секунды, когда он открывается археологу. И тут же орнамент превращается в серую металлическую россыпь – всё, записанное предками, исчезает навсегда, безвозвратно. Но экспедиции Татьяны Никитиной удалось зарисовать, зафиксировать два орнамента.

* * *

– Узор похож по сюжету на косой крест в квадрате, косой крест, чередующийся со столбиками, но отличается по размерам, по пропорциям, расположению от современного. Ведь и сейчас у марийцев вышивка развита. Но с металлической нити со временем женщины перешли на волоконную: это удобней, легче. А, может быть, такого количества металла не было? Те кусочки мы взяли, сфотографировали, промерили, сделали анализ. И металловед Сергей Якубович Альбеков из технического университета сделал расчёт, сколько нужно металла, чтобы изготовить один метр нити. Она тоненькая: оказалось достаточно одного браслета, привозного пусть даже, у нас своих источников меди не было – расплавить и вышить целое платье.