Под конец останемся только мы с тобой, прелестная девочка. Я вижу это так отчетливо. Я чувствую мягкость твоей кожи, эта тактильная память терзает меня денно и нощно.

Но дело вовсе не в копах. И не в людях, что я убил, – они послужили своей цели.

Привели меня ближе к тебе.

Дело всегда было только в нас с тобой. Никто не может тягаться со мной. Никто не может сравниться со мной. Даже ты. Но это так чудесно, так приятно, это приносит такое удовольствие – видеть, как ты стараешься. Смотреть, как изо всех сил рвешься вперед ради встречи со мной, чтобы поймать меня, чтобы учредить своего рода библейскую кару, я знаю, ты хочешь этого. Око за око – такова моя прелестная девочка в глубине сердца.

И теперь ты хочешь просто бросить это? Бросить меня? Снова?

Никогда.

В какую женщину ты превратилась, если ты готова бросить все это? Это не та девочка, что я знал.

Как же хорошо, когда они еще девочки. Юные. Свежие. Неиспорченные.

Они слушают, восхищаются, идут у мужчины на поводу.

Но зрелость губит их. Каждый раз. Они начинают думать, они начинают требовать, становятся независимыми.

Отвратительно. Душераздирающе.

Как ты могла так поступить? Ты выше этого. Не в твоей природе отступать. Не этому я учил тебя.

Разве что…

О-о. О!

Не ведешь ли ты свою собственную игру?

Поставила очаровательный маленький спектакль? Отвлекаешь внимание, пока сама подкрадываешься со спины.

О, моя прелестная девочка. Пытаешься отвлечь меня. Пытаешься побить меня в моей собственной игре.

Пытаешься разозлить меня настолько, чтобы я промахнулся.

Из этого ничего не выйдет, конечно. Но на мгновение ты почти одурачила меня. И теперь…

Теперь ты дала мне надежды больше, чем я мог даже мечтать. Ты дала мне такую силу, какой тебе следует опасаться – у тебя есть на то причины.

Ты все-таки участвуешь в игре. Всецело, без всяких границ. Ты приняла это, признала, что я твой противник. Твой соперник. Наконец-то, наконец мы нашли общий язык. Играем в общую игру.

Все, как я хотел. Как мне нужно.

Ты никогда не превзойдешь меня – это лишь глупые фантазии, – но ты стараешься. О, как же ты стараешься.

Мне нравится наблюдать за тобой. Как ты борешься изо всех сил. Как тонешь под грузом своей ответственности.

То, что я забрал девочку, ранило тебя намного сильнее, чем я предполагал. Я должен был догадаться, тебя всегда тянуло к заблудшим, отбившимся от стада, ты всегда стремилась помочь, поделиться тем, чем так щедро одарила тебя судьба.

Вместо того чтобы воздать должное тем, кто того заслуживает. Я прочел его, ты знаешь. Посвящение в твоей новой книге.

Как только я увидел его, я понял, что должен делать. Я не мог смириться со столь тяжким оскорблением. Ты переписывала историю – свою и нашу, – и я не потерплю этого. Я не могу позволить тебе заявлять на весь мир, что я был ничем для тебя. Мне придется напомнить тебе. Чтобы ты поняла, что ты была бы ничем без меня.

Ты всегда была такой красивой. Чистая утонченная красота ушедших эпох. Она вознесла тебя выше, чем когда-либо был способен твой ограниченный интеллект, пусть даже ты никогда и не признаешь ту роль, которую сыграла твоя внешность в твоем успехе.

Но я знаю мужчин лучше, чем ты. Я знаю, о чем они думают, когда нанимают кого-то вроде тебя. Какие двери открываются, когда женщина вроде тебя раздвигает ноги.

Шлюха.

И все же я нуждался в тебе, несмотря на то что ты порченый товар. Несмотря на все то, что ты сделала со мной.

Я убью сотню людей, чтобы добраться до тебя. Тысячу.

Но, возможно, и не потребуется тысяча смертей, чтобы окончательно сломить тебя.

Возможно, понадобится лишь несколько. Несколько особенных.

Несколько определенных.

Лучший способ сломить кого-то – это уничтожить все, что ему дорого.

Или всех.

К.

В теле Грейс был напряжен каждый мускул. Она сидела в фургоне, припаркованном через улицу от кинотеатра, и, не сводя глаз, смотрела трансляцию с камер наблюдения. Они не могли зайти, пока Зоуи не подаст сигнал.

Она знала: он внутри. Она дала ему нечто, перед чем он не мог устоять, даже несмотря на дополнительные трудности, которые сопутствовали необходимости держать Дороти в заложниках.

Убийство Зоуи, тоненькой как тростинка, кажущейся такой хрупкой, должно было заворожить его столь же сильно, как взбесило отстранение Грейс от расследования. Это была хитроумная опьяняющая комбинация, спланированная, чтобы вскружить ему голову, затуманить его разум. Она знала, что он заметит Зоуи, зациклится на ней. Она буквально сфокусировала внимание на девушке, и он был слишком зол, чтобы заметить это… слишком поглощен неотступным желанием уничтожить Грейс.

Всего через пару минут она покажет ему, как сильно он ошибся.

Следуя инструкциям Грейс, Зоуи усеяла страницы в социальных сетях упоминаниями одного фильма. И хотя ей и было это не по душе, Грейс приказала агентам держаться подальше, когда Зоуи подходила к кинотеатру. Гэвин хотел находиться в здании вместе с ней, но им нельзя было рисковать: Карфадж мог узнать его.

Зоуи безразлично пожала плечами, когда Грейс предложила такой план, подчеркнув, что криминалист не обязана это делать.

– Ты будешь без охраны, без защиты. Я почти совершенно уверена, что он последует за тобой в кинотеатр, это созвучно его любви к драматическим эффектам. Но если он схватит тебя раньше…

Зоуи ухмыльнулась, вытащила карманный фонарик и щелкнула кнопкой в основании рукоятки: из него неистово посыпались искры.

– Лучший друг девушки – ее шокер, – сказала она. – Не переживай, Грейс. Я рада изобразить приманку. Нам нужно найти Дороти.

Она была настроена так решительно, что Грейс скрыла свое беспокойство, затолкала его в те отдаленные закоулки своего сознания, где жили ее мрачные тревоги и переживания. Однако время Дороти иссякало.

– Ты в порядке? – спросил Гэвин.

Грейс кивнула, не отрывая взгляд от экрана.

Ее рация щелкнула.

– Альфа, мы на позиции. Здание окружено. Омега готова заходить в фойе.