— Понятно, — задумчиво протянул Турецкий и потер подбородок. — Слава, позвони, пожалуйста, Рюрику. Пусть он эти фотографии покажет не только свидетелям по Кригеру, но и персоналу «Жемчужины» тоже. Более того, скажи, чтобы отправил в Красную Поляну Яковлева или Романову. Пусть и там продемонстрируют. Чем черт не шутит? Уж больно описания разных лиц в трех разных делах между собой перекликаются. Помните, как Яковлев Виталия описывал? Полюбуйтесь! — Александр Борисович поднял фотографию Бочкарева и показал соратникам. — Ну чем не красавчик?..

А назавтра спонтанное предположение Турецкого нашло абсолютное подтверждение. Утром позвонил Елагин и сообщил, что работницы отеля «Жемчужина» опознали на фотографиях тех трех мужчин, которых видели в отеле в ночь гибели Калачева.

Вечером Сочи снова был на связи. Докладывала Галина Романова, которая по просьбе Рюрика посетила в очередной раз Красную Поляну. Персонал отеля подтвердил, что неуловимый Виталий действительно является не кем иным, как майором Бочкаревым. Это же показывает и найденная Володей Яковлевым в Сочи знакомая Заславской, приезжавшая к журналистке на горнолыжный курорт с дружеским визитом. Но и это еще не все. Володина свидетельница Тайганова Нина Андреевна показала, что у потерпевшей в комнате отеля находился рюкзачок голубого цвета, битком набитый документами, на основании которых Лариса писала статью о какой-то спортивной бухгалтерии.

А самое интересное Галочка приберегла напоследок. Проводя опознание Виталия по фотографии, она абсолютно случайно выяснила, что одна из горничных, которые с раннего утра убирают в номерах выехавших постояльцев, подслушала под дверью люкса, где жила Заславская, приватный телефонный разговор.

Мужчина говорил что-то далекому собеседнику громким шепотом. Его обладатель, вероятно, отошел из глубины комнат к самой двери, чтобы не разбудить свою спутницу. И горничной, которая даже ковер перестала подметать, некоторые слова слышны были вполне отчетливо и разборчиво.

«Все будет в лучшем виде… крепление не выдержит… документы, считай, уже у меня…»

В довершение всего, едва Галя Романова положила трубку, позвонил Денис Грязнов. Он по просьбе Турецкого провел свою работу и сообщал, что рейсом на Адлер вместе с Ларисой Станиславовной Заславской летели четыре Виталия. Двое из них не подходили, поскольку оба были уже пенсионного возраста. А вот фамилии двух оставшихся молодых, крепких мужчин — Микитов и Бочкарев.

Таким образом, и в деле о гибели известной журналистки появлялся подозреваемый, у которого был мотив, побуждающий к убийству: не дать опубликовать статью о финансовых махинациях в верхних эшелонах российского спорта. И завладеть — пока неясно, с какими целями, — компрометирующими документами на сильных мира сего.

У Александра Борисовича от обилия вдруг посыпавшейся со всех сторон информации разболелась голова. Он никак не мог сложить разрозненную мозаику уголовных дел в стройную картину мироздания. По всему выходило, что милиционеры-преступники фигурировали в той или иной степени во всех расследуемых группой Турецкого преступлениях. Они были виновны в убийстве Кригера, собиравшегося разоблачить принародно их махинации со спортивным инвентарем. Один из них лишил жизни журналистку, собирающуюся сдавать в печать статью о финансовых злоупотреблениях в руководстве российского спорта. И, наконец, их видели неподалеку от номера Калачева в тот день и час, когда Владислав Михайлович совершил свой полет от балкона до фонтана.

Этого никак не могло быть. Не стыковались все преступления воедино. Смерть Кригера была на руку только Орехову со товарищи. Смерть журналистки — скорее всего, Калачеву. Но ведь и самого Калачева убрали. Неужели все-таки просматривается рука Красина? Но почему одни и те же исполнители? Непонятно было, как связаны эти трое мужчин со столь разными, чуждыми друг другу и почти никак не связанными потерпевшими. Но этот ребус следовало срочно разгадать. Впрочем, лед тронулся. Теперь всякое следственное действие могло принести результат. Многое должно было дать непосредственное наблюдение за подозреваемыми.

Турецкий обратился в суд. Суд вынес постановление о санкционировании наружного наблюдения за офицерами МВД Ореховым, Бочкаревым и Степановым. Испрашивалось также и разрешение на прослушивание телефонных разговоров этих лиц. Это постановление судом также было вынесено безо всяких сомнений и проволочек. Разрешение на оперативную работу было получено, и работа дивизиона слежения началась.

1

Они с женой были не то чтобы не похожи, просто всегда получалось, что жили они как будто в противофазе. Татка влетала в квартиру именно тогда, когда измотанный и физически, и морально вернувшийся со службы Лев только-только прикрывал глаза в обшарпанном, но уютном кресле. И с ходу развивала бурную деятельность:

— Господи! Что за вонища? Ты что, не мог сразу убрать говноступы и выстирать носки?.. Ага! Уже дрыхнет! А я, конечно, не устала! Мне еще вечер у плиты толочься!..

— Погоди, Тото, не шуми, — лейтенант Орехов приподымал чугунные веки, — через пару ми…

— Как это не шуми? Ты давно пришел? Почему картошки хотя бы на ужин не почистил? И с чего бы это ты так устал? Работа тяжелая? Ты мешки ворочал? Вагоны разгружал? В кабинете ведь сидишь почти все время! На жопе мозоль скоро будет! Разве что в спортзале размялся маленько. И что? Здоровый мужик! Храпеть здоров! Тебе волю дай — будешь лежать и хрюкать, как в свинарнике. И ждать, пока тебе вынесут ботвиньи.

— Тьфу ты! — Лева с трудом отклеивал зад от кресла.

Все, что выговаривала жена, являлось одновременно и правдой и неправдой. Лева был и вполне чистоплотен, и нормально аккуратен, и достаточно деятелен. Ему обычно на все его занятия даже времени не хватало. Но жить без нескольких минут расслабления он не умел. Вот если бы Татка задержалась на полчасика, застала бы его у кухонной плиты, готовящего ужин. Да, в те давние времена полковник не брезговал постоять у конфорки или протереть пол в их служебной комнатке. Но сию секунду, когда жена застукала мужа отдыхающим, ее упреки были справедливы — и оттого еще более обидны. От благодушного настроения Орехова не оставалось и следа. И когда Танька, спустив на мужа всех собак, вдруг делалась живой и веселой, помрачневший милиционер, вроде бы даже помимо своей воли, говорил какую-нибудь гадость. На этом, впрочем, он тут же успокаивался и начинал подлизываться к жене, но натыкался на неприступное: «Отвали!..»

Или возвращался, скажем, Лев Николаевич домой навеселе. Забежали с сослуживцами после трудного дня на пару кружек пива, «за жизнь» поговорили: пришли к выводу — это уже после третьей, — что при всей похабности существования эта жизнь не такая уж плохая штука…

Танька на кухне. Даже не поворачивает головы. Муж подходит сзади, обнимает, держа в руке шоколадку. Татьяна сбрасывает руки, передергивая плечами с таким омерзением, словно стряхнула таракана: «Не дыши на меня, ради бога!» Лейтенант пытается пошутить, рассказывает анекдот, в ответ на который жена не улыбнется даже, хочет объяснить — не понимает, надеется поцеловать — «Отвали!..»