— Штуцер.

— Как?.. Ха-ха-ха!.. Что ж он, б…, так дискредитирует приличную нацию!.. Петьк, ты куда?.. Ха-ха-ха! — вновь заливисто расхохоталась Нонка, кивнув на испуганно подскочившего Петю, который бросился поплотнее прикрыть дверь. — Смотри, Люськ, наш Брускин уже понесся искать секундантов! Петюх, я понимаю, обидно за нацию, но ты садись, не переживай! Хрен с ним, со Штуцером!

— Кончай орать на весь дом, — попытался урезонить ее Петя. — Юрия Борисовича разбудишь.

— Правда, Нонн, давай потише, — поддержала его Люся, но Заболоцкая уже вошла в раж и, разливая остатки водки, опять, громко матерясь, понесла по кочкам групповушников — Марка, Гришку и их шалашовок за три рубля мелочью.

Водка обожгла Люсе горло, сделалось нестерпимо жарко и душно. В голове все поплыло и перемешалось: сначала почудилось, что она здесь на поминках по Елене Осиповне, потом — что это поминки по Марку. В сущности, так и было. Того прекрасного Мара, которого она любила, больше не существовало. Пьяным издевательским смехом и бесконечной грязной руганью Нонка похоронила его окончательно.

— Ой, ребята, чего-то мне хреново, — вдруг побледнела Заболоцкая и, заткнув ладонью рот, выскочила в коридор.

Петя молча курил. Стараясь не смотреть на него — он по-прежнему смущал ее своим взглядом исподлобья, — Люся ждала, когда отшумит вода в туалете и вернется Нонка. Вода отшумела, но Нонка не вернулась. Очевидно, еле доползла до постели, рухнула и заснула.

— Хотите, ложитесь в столовой на диване, — cломав окурок в пепельнице, предложил Петя, и по его устало-равнодушному тону Люся поняла, что он ждет не дождется, когда же она наконец выкатится.

— Нет, спасибо. — Она быстро поднялась и, изо всех сил стараясь не качаться, направилась к двери. — Я поеду домой.

— И на чем же вы поедете? — спросил он, зевнул и даже не нашел нужным извиниться. — Метро закрыто, троллейбусы не ходят.

— Ничего, как-нибудь… возьму машину. Спасибо большое, до свидания.

На лестничной клетке за захлопнутой дверью она уткнулась лбом в ледяную стену и заплакала: ночью за два рубля, которые остались у нее в кошельке, ни один таксист не повезет в Ростокино… и вообще, денег, чтобы кататься на такси, у нее теперь нет… и не будет.

Дверь внезапно распахнулась, и появился Петя, на ходу натягивая куртку.

— Вы что же думаете, я окончательный монстр? — впервые за всю ночь улыбнулся он. — Не плачьте. По-моему, более чем достаточно. Не то что принц, ни один король не стоит такого количества ваших хрустальных слез! — засмеялся он, шутливо повел туда-сюда бровями, похожими на добрых ежиков, и торжественно, как корону, водрузил на голову кроличью ушанку. — Итак, я готов. Идемте, подкину вас домой. С ветерком!

Во дворе оказалось белым-бело. Первый в этом году снег. Петя весело похлопал себя по бокам, размялся и широким шагом направился к своему «москвичу». Снег под его тяжелыми ботинками на микропорке сразу же таял.

Люся покорно шла следом — по большим черным следам на белом снегу.

— И что же было дальше?

Прежде чем ответить, она снова полезла в сумку за шарфом: лишь только пушистое облако, пока еще вполне безобидное, заслонило солнце, как по телу сразу же побежали мурашки. Осень, что поделаешь. С юга, увы, опять надвигались свинцово-серые тучи. Они уже накрыли своей мрачной тенью гору вдалеке, еще максимум полчаса-час, и горячее солнце превратится в бледный холодный диск, безмятежное Адриатическое море вспенится, встанет на дыбы, а там, глядишь, и закапает дождь. Хорошо еще, если обойдется без грозы и не придется, как вчера, подхватив шмотки и полотенца, сломя голову нестись в отель.

Закутавшись в воздушный шарф, бледно-лиловый, с расшитыми голубым шелком контурами летящих бабочек, позаимствованный из обширной Лялькиной коллекции, Люся растянулась на лежаке, подставив лицо солнцу — хоть чуть-чуть бы загореть! — и с нарочитой глубокомысленностью ответила:

— Дальше была целая жизнь.

— Это более или менее понятно! — засмеялся Костя, тоже перевернулся на спину, нашел ее руку и крепко сцепил пальцы. — Поскольку ты здесь, со мной, значит, ты не покончила жизнь самоубийством из-за несчастной любви. Я имел в виду, чем закончилась твоя поездка с Петей? Ловкий ход: выставить девушку за дверь, чтобы потом отправиться провожать. Сдается мне, доктор физматнаук втюрился в тебя с первого взгляда. Так ведь? Сознавайся. — Тон был исключительно шутливым, но предположение насчет Петиных чувств опять сильно попахивало ревностью.

Ну и что? Ревность выше нормы была, пожалуй, единственным Костиным недостатком. Во всяком случае, вопреки неотвязным страхам очередного разочарования, других недостатков у него пока что не обнаруживалось. И это при том, что они были неразлучны, как голубки, уже шестые сутки! С тех самых пор, как он подхватил ее, обессиленную от пережитых волнений, в аэропорту Форли.

Смешно, конечно, но, несмотря на наличие мобильной связи, она психовала всю дорогу: вдруг Костя не встретит? Вдруг его задержат на этой чертовой медицинской конференции в Болонье? Что тогда делать? Английский у нее фиговый, школьный, итальянский — нулевой, да и за границей она по-настоящему впервые. Выбравшись из самолета, она, боясь отстать, не получить багаж, заплутать и выйти не туда, куда надо, на всех парусах понеслась за компанией бывалых парней и девчонок. Взмыленная, вывезла свой чемодан в зал прилета, увидела Костю, возвышавшегося над галдящей толпой, и от радости почти в бессознанке упала в его объятия.

С этого упоительно-счастливого мгновения радость только увеличивалась. В геометрической прогрессии. Еще бы! Костя — вот он, рядом. Личный водитель, гид, переводчик и просто хороший человек… Скоростное шоссе с ослепительно-белой разметкой… Пролетающий за окном итальянский пейзаж… Флоренция!!! Старинная гостиница, в самом центре, на пьяцца Сантиссима Аннунциата (довезти бы ее заковыристое названьице до Москвы!). Напротив — внушающие трепет галереи бывшего воспитательного дома для брошенных младенцев, лоджии, аркады. Начало пятнадцатого века. Архитектор не хухры-мухры, сам Брунеллески. А совсем неподалеку — колоссальный купол собора Санта-Мария дель Фьоре, церковь Санта-Кроче, увидев которую, Стендаль, говорят, упал в обморок от ее красоты, Баптистерий Сан-Джованни и куча всяких других достопримечательностей.

Ноги после знакомства с Возрождением не возродились до сих пор. Гудели. Впрочем, и на обещанном «пассиве» у моря им вряд ли суждено отдохнуть.

— Кость, как бы нам опять не пришлось спасаться бегством. С Римини точно идет гроза. Слышишь, как громыхает?

— Еще далеко, — невозмутимо отозвался он, листая журнальчик — совершенствуя свой итальянский.

Но Костя не был бы Костей, если бы, оторвав глаза от зубастого Берлускони, не проговорил с хитринкой, прищурившись поверх темных очков:

— Так что там у нас с Петей?