что я обнаружила, что он ловко срезал кошелёк нарядной барышни, с которой рядом тёрся, делая вид, что увлечён видом выложенных на прилавок румяных яблок, после чего ввинтился в толпу, явно смываясь с места преступления, пока преступления никто не заметил.

Настигла я его в ближайшем переулке, где он потрошил добычу.

— Тебе не говорили, что воровать — плохо? — вкрадчиво спросила я.

Пацан дёрнулся, но я уже крепко ухватила его за плечо.

— Теофрениек можно, — убеждённо ответил он. — Они Двуединому неугодны. Значит, те, кто их обворовывает, совершают богоугодное дело.

— А стража тоже так считает?

— Что сразу стража-то? — заныл он было, но тут же успокоился. — Вообще, да. Поругают малость и отпустят. Потому что теофренийка же, не наша.

— У неё что, на спине написано, что она теофренийка? — насмешливо спросила я. — У девушки платье точь-в-точь как у меня.

Тут я себе однозначно польстила, потому что у обворованной особы, возраст которой со спины определить можно было только приблизительно, платье отличалось куда лучшим качеством ткани и пошива.

— У неё в кошельке только подорожная, — разочарованно шмыгнул носом пацан. — Ни одной монетки. Вот.

Он протянул мне кошелёк, чтобы я убедилась, что тот пуст. Бумагу он держал в другой руке и явно собирался её выбросить.

— Погоди-ка, дай взглянуть на подорожную, — скомандовала я.

Подорожной оказался вариант паспорта с приметами, которые были столь размытыми, что нашлись бы даже у меня: глаза — голубые, волосы — светлые, родинка слева над губой. Положим, родинку я могла и свести…

Мальчишка под рукой опять дёрнулся в надежде, что я потеряла бдительность.

— Погоди, дело есть, — сурово сказала я. — Сложно восстановить такой документ?

— Да чего сложного-то? — буркнул мальчишка. — Он же не магичный. Придёт к своим в консульство со свидетелями, которые её личность подтвердят, и получит новую бумагу. Штраф заплотит, и усё. Но штраф большой. А нечего вместо денег в кошельке бумажки никому не нужные таскать.

В его голосе прорезалось злорадство. Надо же, какие плохие чувства вызвала у него бедная девушка. Интересно, здесь всегда не любили теофренийцев или это случилось после фиаско в храме, когда принцесса и Теодоро не получили благословения? А по поводу отсутствия магии на бумаге он неправ: печать фонит, и очень сильно. Но только печать, остальная часть документа в этом плане чистая.

— А внести изменения в эту бумагу можно?

— Это что?

— Вписать другое имя можно?

— А чего нельзя то? Дядько Гнус и не такое может.

Прозвище было поганым, но возможно, назвали сеньора так, потому что он был чересчур дотошным, а не потому что был гадом.

— Отведи-ка меня к этому дядьке.

— С чего бы? — спохватился он. — Он посторонних не любит.

— А с того мил друг, что либо ты ведёшь меня к дядьке Гнусу, либо я тебя — к страже.

Пацан опять дёрнулся, но уже обречённо: понял, что хватка у меня крепкая. А ведь я даже ничего из магических навыков не использовала. Не привыкла, однако.

— Лучше к страже, — неожиданно решил он.

— Чего к страже? — удивилась я. — Я заплачу твоему Гнусу за внесение изменений, не даром же ему работать.

— Ага, — шмыгнул он носом, но сомневаться продолжил. — А потом он мне заплатит. Последнюю, так сказать, плату.

— Слушай, мне нужны фальшивые документы. Позарез, — проникновенно сказала я. — Вопрос жизни и смерти. То есть ещё пара дней — и уже точно смерти. Я не собираюсь сдавать ни тебя, ни Гнуса. Ты приведёшь ему клиентку, он тебе ещё и процент со сделки будет должен.

Вряд ли мальчишка проникся моим жалким положением, потому что прошёлся по мне оценивающим взглядом и спросил:

— А чем платить-то будешь? Ты на богачку не похожа.

— У меня есть чем, — уверила я. — Хватит твоему дядьке.

— Если обманешь, падёт на тебя проклятие Двуединого, — мрачно сообщил он.

Я вздохнула, вытащила мелкую монетку и вручила ему, после чего он неохотно двинулся из переулка, зыркая на меня как загнанный зверёк.

Я шла за ним, ни на миг не расслабляясь, и размышляла, не могу ли я что-то из своего арсенала использовать для подделки. Надпись удалить могла, это да, но дальше всё упиралось в то, что я не способна создать достоверную подделку. Совесть, подгрызывающую меня сразу по двум направлениям: кража чужого документа и подталкивание пацана на путь воровства — я успокаивала тем, что если мне сбежать не удастся, то ей скоро грызть будет некого. Что же касается девушки, то любой урок, даже такой неприятный, полезен. А пацана воровать отправляла не я.

Отошли мы от рынка довольно далеко, дома стали меньше, но не перестали быть аккуратными, и я даже удивилась, когда мы свернули к одному, перед которым буйствовал цветом куст, названия которого я не знала. Совсем этот домик не походил на жилище преступного элемента. И тем не менее мы пришли по адресу. Мальчишка стукнул в дверь и сразу её распахнул, не дожидаясь ответа.

— Дядька, я тебе клиентку привёл! — радостно заорал пацан с порога.

Гнус, невысокий, плотный мужик со взглядом исподлобья, посмотрел на нас безо всякой радости.

— Малёк, какую клиентку? — процедил он. — Я ничего не продаю.

— Мне нужны ваши услуги как художника, — воодушевлённо сообщила я. Воодушевлённо, потому что он выглядел в точности как искомая криминальная личность.

— Какого ещё художника?

— По замене надписи на бумаге. Вы написали, забыли что и получили вот это.

Я показала кольцо с изумрудом. Стоило оно наверняка дороже, чем услуги дядьки Гнуса, потому что глаза его сразу загорелись жаждой обладания, но вслух он сказал:

— Ворованное, поди?

— Моё личное, — отрезала я. — Имею право продать, обменять, подарить. Могу поклясться чем угодно и где угодно.

Слова были не пустыми, и Гнус это понял.

— Погодь, — неожиданно прищурился он. — Ты племянница Лусеро, так?

«А вы один из её ночных посетителей?» — хотелось спросить, но я вместо этого благоразумно намекнула:

— Тёте о наших делах знать не надо. Тайна входит в оплату.

— Малёк, вали. Не для твоих ушей разговор, — буркнул Гнус. — Ты никого не приводил, и вообще сеньориту не видел.

Я неохотно убрала руку с плеча