— Опять вы гневались, господин, — укоризненно говорит доктор.

— Да уж пришлось…

— То боли душевные, от них случаются удары, а от ударов люди и помоложе вашего иной раз Богу душу отдают, — рассказывает Ипполит, опуская рубаху. — Воздерживаться надо от гнева, о том и в Писании говорится.

— Да разве от гнева удержишься… — сетует генерал.

— Уж вам такое точно не по плечу, — замечает лекарь. — Завтра принесу вам две настойки, а к ним надобна умеренность в винах и в жирной еде. А еще воздержаться желательно от игр любовных, но и это вам не по силам.

Когда осмотр был закончен, генерал уселся в своё кресло и наконец повернулся к человеку, который почтительно ждал, пока он обратит на него внимание. И барон удивил того человека тем, что обратился к нему вежливо и с почтением:

— Вы ведь служили у Бертье, и он выбрал вас правофланговым сержантом. Первым сержантом роты.

— Именно так, господин, — не без гордости отвечал старик. — Я стоял возле ротного штандарта.

— Бертье был храбрец, каких мало, — продолжал генерал. — И сержанты, сдаётся мне, были ему под стать. Как вас прозывают?

— По отцу Бернбахер, господин, а по Богу крещён Олафом.

— А после ранения вы уже были ротным писарем?

— Именно так. В сражении у оврага горцы прокололи мне кирасу и грудь алебардой, с тех пор я долго ходить не могу, кашель одолевает и одышка. И тогда ротмистр меня не бросил и взял писарем в роту.

— И, кажется, вы вели все дела и выдавали жалование и довольствие людям из первой роты. Вы с корпоралами делили добытое и считали расходы, а значит, с цифрами вы знакомы.

— Конечно, я и сейчас счётом живу, господин.

— Вот как? То есть счётом вы владеете?

— Уж простите меня, господин, но с надела, что вы мне дали, сильно не зажируешь. Вот я и подрядился к купцу Кильбергу приказчиком, взялся считать кирпич и на приёмке, и на отгрузке, а также всякие иные товары. С утра и до ночи я всё с бумагами и с цифрами.

— Прекрасно, — кажется, барон именно это и хотел услышать. — А сколько же вам платит купец?

— Это как пойдёт, может, и монету в неделю, а может, всего полталера получится. Недели разные бывают.

— Ну что ж… — прибывшие явно хотели знать, зачем их пригласил хозяин Эшбахта. И он произнёс: — Вы мне надобны, господа, для очень важного дела.

Олаф Бернбахер уже был рад тому, что Волков величает его «господином», и поэтому отвечал услужливо:

— Вы только скажите, что надобно, господин барон.

И Волков всё им объяснил:

— Сыновья мои до сих пор воспитывались бабами, оттого дурны и горласты, пора им становиться мужчинами. И для этого им надобны учителя. Ты, Ипполит, обучишь их знанию языка предков — монахиня моя бестолковая пыталась их учить Писанию, но то всё тщета, едва ли они и десяток слов выучили; а вы, сержант, обучите их счёту простому и письму.

Он закончил и понял, что у обоих приглашённых людей его предложение большой радости не вызвало. И если с Ипполитом всё было ясно — ему обучение молодых господ было не нужно, в деньгах доктор Брандт не нуждался, к нему поутру очереди из страждущих стояли. Он, по прикидкам Сыча, в день имел талер, а в иной день и два. Теперь бывший монах брат Ипполит имел слугу и служанку и строил на окраине Эшбахта большой дом с конюшнями. К чему ему было идти в учителя к барчукам? То для него были только хлопоты. А вот сомнения сержанта барона удивили, и тогда он сказал:

— Вам, сержант, придётся учить моих сыновей каждый день, и посему придётся покинуть вашу должность у купца, а значит, я буду вам платить полтора талера в неделю. Всяко лучше работать два часа в доме, чем целый день считать кирпичи на улице.

— Несомненно, господин, — соглашался сержант, но всё ещё сомневался. — Вот только я не привык к тому, чтобы мне перечили, сами понимаете, в войске я не допускал и слова против моих распоряжений… Я держал всю роту в… — он показал крепко сжатый кулак, — вот тут… И вдруг дети… Ангелочки…

— Вот для этих ангелочков я вас и вызвал, — с усмешкой произнёс барон. — Для них нужен именно сержант, да ещё сержант с розгами, а не учитель танцев и манер из города. Розги и строгость! По-другому мои разбойники вас всерьёз и не воспримут.

— Розги? — с удивлением переспросил старый сержант. — То всё-таки молодые господа. Разве ж можно?

— К сожалению, нужно! Уж вам ли не знать, сержант, что учение начинается с дисциплины. А дисциплина со строгости, — более Волков не собирался ничего им объяснять или уговаривать. Он в этой земле имел последнее слово, а посему закончил: — Ипполит, ты приходи три раза в неделю на час, а вы, сержант, приходите пять раз в неделю на два часа и принесите с собой розги. Этот год обучайте их только чтению, письму и математике, а с осени и воинскому делу начнёте учить. Я подготовлю им доспехи. И начнём… Щит, копьё, меч, верховая езда и прочее.

Конечно, спорить с ним никто не стал, а сержант лишь заметил:

— Не то чтобы я мог их научить работе с мечом, господин, солдатское дело — это тесак.

— Пусть так, начнёте с тесака, потом я им мастера найму, он всему остальному выучит.

— Я смогу приходить в понедельник, среду и пятницу, — сказал врачеватель Эшбахта. И, чуть подумав, добавил: — Перед обедом.

— Отлично, — согласился барон. — Завтра и приходи.

— А мне бы у купца расчёт взять, — просил Бернбахер. — Ещё хоть день отработать надо бы, пока он замену найдёт, иначе не по-людски будет.

— Хорошо, пусть так, — согласился генерал. — Вы, доктор, начинаете завтра; вы, учитель, — он специально назвал так сержанта, чтобы тот почувствовал свою важность, — начинаете через день.

Оба человека ему кланялись, а он напомнил им вслед:

— Сержант, не забудьте про розги.

Глава 27

Баронесса так и не появилась из своих покоев, пока он