— Мы не можем допустить усиления позиций Олимпия, — сразу же взял быка за рога Пордака.

— В каком смысле? — прикинулся простаком Константин.

— Речь идет о браке магистра-греховодника с сестрой императора, — пояснил префекту претория префект города Рима.

— Дело не только в Олимпии, — поморщился Пордака. — Дело в Гонории, воспылавшем к своей сестре преступной страстью. Я разговаривал сегодня утром с епископом Амвросием, он просто в ужасе от пророчеств жрицы Изиды, распространяющихся не только по Ровене, но и по Медиолану и Риму.

— Какая еще Изида? — растерялся Константин.

— Та самая, — усмехнулся Пордака. — Сестра и жена Осириса. Поклонниками этого культа были многие римские императоры, впадавшие в грех кровосмешения. Вот и отец Викентий не даст соврать.

Сидевший в охвостье стола молодой священник зарозовел ликом и бросил на Пордаку, пустившегося в предосудительные откровения, испуганный взгляд. Тем не менее он поддакнул сенатору и поспешно перекрестился.

— А в чем суть пророчества? — насторожился Константин.

— Если отбросить всю языческую шелуху, то оно сводится к тому, что Галла Плацидия должна возлечь на ложе к Осирису, дабы зачать от него спасителя Рима. Как ты догадываешься, префект, в роли Осириса в этой мерзкой мистерии может выступить только один человек — божественный Гонорий. Я сомневаюсь, что у ослабленного развратом императора хватит сил, чтобы поучаствовать в зачатии младенца, но тут ведь важно пустить слух, смутить слабые умы, а уж за беременностью сестры императора дело не станет.

Сиятельный Константин был христианином, пусть и не всегда последовательным, но все же. И, по его мнению, магистр Олимпий слишком уж увлекся, пытаясь угодить императору, и подставил под удар христианскую веру. И епископ Амвросий и даже тайные приверженцы запрещенных римских богов сделают все от них зависящее, чтобы не допустить возрождения старого полузабытого культа.

— Я не совсем понимаю, что вы от меня хотите, — пожал плечами Константин. — Ареста жрицы? Но ведь она наверняка подослана Олимпием, о браке которого с Галлой Плацидой уже объявлено официально. Я не могу выкрасть из Ровены чужую невесту. Меня тут же обвинят в мятеже и покушении на жизнь императора.

— Мы понимаем всю деликатность твоего положения, сиятельный префект, — мягко заверил Константина обходительный Аттал, — а потому не станем требовать от тебя самопожертвования. Ты должен просто закрыть глаза на некоторые обстоятельства. И не слишком усердствовать в поисках несчастной Галлы Плацидии. В конце концов, у префекта претория и без того дел по горло.

— Это я вам могу обещать, — вздохнул с облегчением Константин. — А вам не кажется, патрикии, что пришла пора развести императора с дочерью Стилихона Марией, которая оказалась бесплодной?

— Боюсь, — усмехнулся Пордака, — что императрица Мария не столько бесплодная, сколько девственная. И новый брак Гонория не разрешит проблем с наследованием.

— Тем не менее разговоры о новом браке императора отвлекут чернь от обсуждения слухов, порочащих его честь. Да и самому Гонорию будет чем заняться в ближайшее время.

— Пожалуй, — согласился Пордака. — Это очень удачный ход, сиятельный Константин. К тому же это очень хороший повод для префекта Аттала и отца Викентия, чтобы наведаться в Ровену и разрешить кризис, возникший не по нашей вине.

Константин с сомнением покосился сначала на отца Викентия, худенького человечка с мышиной мордочкой, потом перевел глаза на Аттала. Ни тот ни другой доверия ему не внушали. Тем более что им придется иметь дело с одним из самых хитрых и коварных в империи людей — сиятельным Олимпием, которого не так-то просто обвести вокруг пальца.

— Я возьму с собой жену, — сказал префект Рима. — Ей будет проще договориться с благородной Галлой.

Матрона Пульхерия, супруга сиятельного Аттала, произвела на Константина неизгладимое впечатление. Это была красивая женщина лет двадцати пяти с гладкой оливковой кожей и черными как смола вьющимися волосами. Префекту претория стоило только взглянуть в карие глаза матроны, чтобы понять очевидное — эта женщина добьется своего. Если, конечно, захочет. А хочет она, судя по всему, многого. Во всяком случае, взгляд, которым благородная Пульхерия одарила Константина, заставил того вздрогнуть и порозоветь щеками. К счастью, сиятельный Аттал не заметил смущения префекта претория, иначе Константин нажил бы в его лице еще одного врага.

Божественный Гонорий, узнав об исчезновении сестры, впал в такой неистовый гнев, что едва не пронзил кинжалом своего сердечного друга Олимпия. С большущим трудом высокородный Себастиан, ставший комитом доместиков в свите императора, сумел отвести удар, направленный в шею магистра двора. К слову, ни в чем не повинного и прилагавшего громадные усилия, чтобы угодить божественному Гонорию. Ради него он даже отступился от собственных принципов и готов был сочетаться браком с неблагодарной Галлой Плацидией, не оправдавшей в конечном счете ни доверия брата, ни доверия жениха.

— Ее похитили! — в бешенстве топнул ногой Гонорий. — Слышите, вы. Немедленно позовите ко мне Перразия! Я верю только ему одному.

К счастью, комит агентов находился в Ровене и немедленно явился на зов разбушевавшегося императора, грозившего сгноить в подземелье уже не только Олимпия, но и добрую половину своей свиты. В конце концов, не за тем он платит деньги этим ротозеям, чтобы из его дворца пропадали не только вещи, но и люди. По большому счету претензии божественного Гонория к чиновникам были абсолютно справедливы, о чем с порога заявил мудрый Перразий к большому неудовольствию Себастиана и Олимпия. Император от такой поддержки тут же воспрянул духом и обрушил новый град ругательств на склоненные головы своих любимцев.

— Благородную Галлу мы непременно найдем, — спокойно произнес Перразий. — Если, конечно, в ее похищении замешаны люди.

— То есть как это? — Гонорий оборвал свою страстную обличительную речь и в растерянности уставился на Перразия.

Олимпий оказался куда сообразительнее императора и тут же подхватил мысль, оброненную комитом агентов:

— Я тебя предупреждал, божественный Гонорий…

— Но ведь вы сожгли демона! — взревел обиженный император.

— Мы сожгли оболочку, — вздохнул Перразий. — Но для того, чтобы извести демона, этого оказалось слишком мало. Я получил сведения из Нижней Панонии, где вновь объявился рекс Аталав.

— Этого не может быть! — воскликнул магистр двора. — Я убил его собственной рукой!

Положим, Олимпий лгал, но лгал до того убедительно, что ему поверил не только Гонорий, но даже Себастиан, ничего не знавшей о давней интриге.

— И тем не менее Аталав жив, более того, он стоит во главе воинственного племени древингов, с которым у нас будет еще немало хлопот. Венедские жрецы считают рекса Аталава ярманом, то есть существом, наделенным божественной энергией.

— Сатанинская эта энергия, а не божественная! — возмутился Гонорий.