— Совсем наоборот: глупо было бы принять, — сказал тихо и, когда бывший шаман было запротестовал, глянул сурово — и Дрек'Тар умолк, недовольный.

Непрошеные, неожиданные всплыли в памяти слова пророка Велена: «Мы не захотели продавать наш народ в рабство и за то были изгнаны».

Дуротан чуял: если испить из кубка, лишишься собственной воли. Гул'дан повторял дела вождей народа, теперь называющегося дренеями, — он продал свой народ в рабство. История повторяется: теперь уже Дуротан защищает доверившихся от предавших народ вождей. Возможно, клан Северного Волка вскоре станет кланом изгнанников — но это неважно. Важно то, что сделан правильный выбор.

Посмотрел вокруг: уже все вожди выпили, остался он один. Время пришло — и от ответа вождя зависит жизнь и смерть клана Северного Волка.

Гул'дан подозвал жестом и возгласил:

— О, могучий Дуротан, герой Тэлмора! Выпей же с прочими вождями! Испей вволю!

— Нет, Гул'дан, я не выпью, — ответил Дуротан, стараясь, чтобы голос оставался спокойным и ровным, а лицо — безучастным.

В неровном свете факелов заметил: веко Гул'дана дернулось.

— Отказываешься? Считаешь себя лучше прочих? Думаешь, тебе не нужно благословение?

Прочие вожди хмурились, дышали неровно, будто после долгого бега. Дуротан на подвох не поддался, ответил спокойно:

— Это мой выбор.

— Возможно, другие в твоем клане выберут иначе, — проговорил Гул'дан.

Повел рукой, будто обнимая всех Северных Волков, приглашая:

— Позволишь ли пить им?

— Нет. Я — их вождь, и я выбрал.

Гул'дан сошел с обсидианового бруса, подошел к Дуротану вплотную, прошептал на ухо: «Что ты узнал? Откуда?»

Несомненно, хотел запугать, но вместо того обнадежил. Значит, боялся Гул'дан, чуял угрозу, и расправиться с неугодным решил не убийцей в ночи, а унижением перед всеми. Тем подтвердил правдивость того таинственного послания и дал понять, что не имеет представления о его авторстве. А значит, Дуротан сможет выжить и сам, и спасти клан. Ответил столь же тихо: «Я знаю достаточно. И ты никогда не выведаешь, как я узнал».

Гул'дан отшатнулся, распялил губы фальшивой улыбкой.

— О Дуротан, сын Гарада, ты сделал важный выбор. Отказ от благословения влечет за собой определенные… последствия.

Дуротан не ответил на угрозу.

Конечно, Гул'дан не оставит непокорства, отомстит — но сегодня о его интригах можно не беспокоиться. Сегодня у него другие заботы.

Гул'дан снова шагнул на камень, закричал толпе:

— Все пожелавшие благословения могучего Кил'джедена — благословлены! Это место теперь для нас священно, здесь мы стали куда большим, чем просто орками. Здесь мы родились заново!

Эта могучая гора — трон Кил'джедена. С нее он наблюдает за нами, благословляет нас на труд, очищающий нас, делающий еще сильнее, умножающий все самое лучшее в нас!

Отступил, кивнул Черноруку. Блики пламени плясали на броне вождя, и ярче их пылали глаза.

Верховный поднял руки и закричал:

— Сегодня мы совершим великое! Сегодня мы атакуем последнюю крепость врага! Мы разорвем их, мы омоемся их кровью! Мы превратим улицы их столицы в страшнейший кошмар! Кровь и небо! Победа будет за нами!

Дуротан слушал, не веря ушам. Сегодня? Ведь даже не обсудили план нападения! И речь не про деревушку, не про окраинный городок — про столицу всех дренеев, последнее убежище! Им больше некуда деваться, они будут драться, как загнанные в угол звери.

Правда, Чернорук приказал заранее построить огромные осадные машины, но куда их передвинули, непонятно. Это внезапное решение напасть — безумие чистейшей воды.

Глядя на спешащих, толпящихся существ с глазами как крошечные алые огоньки, понял: безумие — то самое слово. Выпившие из кубка сошли с ума.

Гром Адский Крик танцевал у огня, размахивая мускулистыми теперь руками, запрокидывая голову, и отблески плясали по его гладкой коже, когда-то смуглой, а теперь зеленой. Дуротан с омерзением и ужасом смотрел в пылающие алым глаза, так похожие на глаза призванных чернокнижниками тварей. А ведь гнусная зелень, сперва отметившая кожу чернокнижников, поползла уже и на кожу Дуротана, и на кожу той, кого он любил больше жизни. И вспомнил письмо, написанное на старом наречии, понятном лишь особо сведущим — шаманам и вождям кланов:

Тебе предложат выпить — откажись. Этот напиток — кровь изувеченных душ, и она изувечит душу любого выпившего. Поработит навсегда. Во имя всего, что когда-либо было дорого тебе, откажись!

В древнем языке изувеченные души назывались одним хлестким страшным словом. Изувеченные души — те, кого призывали чернокнижники и кем едва могли управлять. Жидкость, лившаяся в горла бывших друзей и соплеменников Дуротана, была кровью такой твари. Изувеченные души теперь были у орков, напитанных неестественной силой, неистово скачущих в свете факелов, готовых помчаться вниз по склону, готовых обрушиться на сильнейшую крепость этого мира.

Изувеченные души.

Д'эамоны на древнем наречии.

Демоны.

Я говорил со многими, видевшими падение Шаттрата. Но воспоминания их смутны и нечетки.

Даже изумительная память Дрек'Тара подводит: старый шаман мямлит, запинается. Может, вкус нечистой демонской крови затмил их разум? Они помнят лишь ярость — но не сотворенное в ярости. И даже малая горстка не пивших — Дрек'Тар среди них — нее силах вспомнить произошедшее, словно бы разум отказался вмещать столь чудовищное, заставил выбросить из памяти.

Конечно, не все дреней погибли при штурме. Я своими глазами видел жалких ущербных существ, бывших когда-то гордыми и сильными дренеями. Теперь они бродят по Лзероту, потерянные, отчаявшиеся, плачущие об утраченном доме. Они — заблудшие, потерявшиеся, достойные лишь жалости.

К сожалению, я не смог сделать рассказ о штурме Шаттрата полным и подробным. Но даже уцелевшие крохи воспоминаний, страшные и кровавые, не должны быть опущены и забыты. Соткать из них цельное полотно трудно. Но взявшемуся писать хронику не привыкать к таким трудностям.

Орки мчались вниз по тропе, гонимые неистовой жаждой разрушения. Некоторых так обуяла ярость, что они на бегу били по скалам. Многие ревели, выплескивая злобу, прочие бежали молча, угрюмо, сосредоточенно, копя ярость в себе, готовясь выплеснуться в нужный момент.

Дуротан страшился существ, когда-то бывших его соплеменниками и друзьями, куда больше, чем огров с дубинами или стада талбуков — или даже разозленных атакующих дренеев. Взмок от пота, трясся от холодного ужаса, но боялся не за себя. Боялся не за дренеев — их рок был уже неизбежен и неумолим, — боялся за орков. Во время того неистового набега на Шаттрат не смел даже назвать эту толпу обезумевших чудищ Ордой.