* * *

Я слабый человек. И без помощи Божией сломался бы в момент. А таких моментов там… Как грязи. Вот, скажем, бьют тебя. Жестоко, смертно бьют. Это ещё не беда. Потому что бьют по здоровому телу. А вот деньков этак через пять… Когда все твои ушибы и переломы «дозреют», заболят-заноют… И бить тебя будут уже по больным местам, к которым ты сам и прикоснуться-то без крика не можешь… Тут-то и наступит для тебя «момент истины». А истина эта такова, что если не Бог, то никто! Если Он не укрепит, не поддержит тебя, сдашь ты всех и вся за милую душу, ещё и просить будешь, чтобы дали побольше рассказать, поподробнее объяснить.

И я такой же, как все. Ни секунды не верю, что мог бы продержаться собственными силами. Да что я! Я и не сидел-то, по сути дела. Что такое два с половиной года? Так, присел на краешек. По-настоящему сидел тот, у кого за спиной десятка, пятнашка… Вот такой-то настоящий сиделец, Варлам Шаламов, оттянувший в свое время в сталинских лагерях за три ходки не год и не два, а полновесных шестнадцать лет и писавший потом свои пронзительные «Колымские рассказы» буквально кровью сердца, сказал как-то, что в тюрьме, на зоне, в лагере верить можно только «религиозникам». То есть осужденным по религиозным статьям, за веру. Потому что для них жизнь не кончается со смертью тела, и они готовы этим телом умереть, чтобы бессмертную свою душу уберечь от предательства, лжи и прочего паскудства, столь свойственного нашему изнеженному, изолгавшемуся, подлому времени.

Аминь.

После того, как в апреле 2011 года меня избили бойцы тюремного спецназа «Тайфун», тюремное начальство три с половиной месяца продержало меня в карцере, в штрафном изоляторе, пытаясь навесить «попытку побега». За полгода я заезжал в шизняк аж 6 раз. Под конец мой «героический» начальник – майор Корепин – решил меня оттуда уже и вовсе не выпускать. По закону это, конечно, невозможно, ибо УПК предусматривает предельный срок пребывания зэка в штрафном изоляторе 15 суток. Но закон, известное дело, «что дышло». Он, например, никак не ограничивает, сколько раз подряд можно наказывать нарушителя помещением в штрафной изолятор.

На тюремном жаргоне этот приём администрации называется «через матрац». Выглядит это так: кончается срок твоего пребывания в шизняке, тебя выводят за локалку (т. е. за колючку, которой окружён штрафной изолятор), а там встречает тебя инспектор и говорит, например: «Осужденный Душенов, вы небриты! Это нарушение правил внутреннего распорядка!» И получаешь ты за это нарушение очередные 15 суток шизняка, и возвращаешься в родную камеру, из которой тебя пять минут назад вывели…

Майор Корепин для верности навтыкал мне аж 13 взысканий. Такой, дескать, я трижды злостник. В уголовно-исполнительном кодексе прописана такая юридическая формула: «злостный нарушитель установленного порядка». В дежурке перед дэпманом (дежурным помощником начальника колонии) висят портреты особо отличившихся злостников – так вот, в Борисовой Гриве дежурка моими портретами была просто обклеена. Под одним было написано «склонен к побегу», под другим – «склонен к дезорганизации нормальной деятельности учреждения», под третьим – «склонен к экстремизму». То есть стараниями хозяина я превратился в этакого «Гудвина великого и ужасного».

Но, как говорится, нет худа без добра. Зона так устроена, что если начальство тебя гнобит, а ты при этом не гнешься, не ломаешься, то в среде «спецконтингента» у тебя автоматически растет авторитет. И когда он достигает определенного уровня, начальству уже довольно трудно иметь с тобой дело. Так что, в конце концов, начальство УФСИН по Питеру и области оказалось заинтересовано в том, чтобы выпихнуть меня поскорее на волю с глаз долой. Это видно по тому, что сначала мой начальник вынес мне 13 взысканий, а потом сам же их одним махом снял как «наложенные с грубыми нарушениями установленных правил». И это при том, что я своей вины так и не признал, и даже заявления на УДО не писал.

Но забавно то, что прокуратура с Корепиным не согласилась. Сказала: «Нет, дорогой, ты все правильно сделал», и насмерть встала, грудью, чтобы закрепить экстремиста Душенова на зоне и не дать местному УФСИНу выпихнуть меня на волю по УДО.

Сперва суд, который должен был вынести решение о возможности моего условно-досрочного освобождения, назначили на 10 июля 2012 года. Потом его перенесли на 1 августа. Потом – на 5 сентября…

А мне, по большому счету, это было уже не очень интересно. Я к тому времени уже три четверти срока отмотал, в случае чего как-нибудь досидел бы и оставшийся кусок. Не сахарный, не растаял бы. В тюрьме ведь тоже жить можно. Кормят сейчас сносно, нормальная солдатская пайка. Народ, правда, стал балованный, морщится – не нравится кому-то сечка и так далее, но я не в претензии. Я десять лет в Вооружённых силах СССР, в советской казарме прожил бок о бок с личным составом, так что мне было легко к такой пище приспособиться.

* * *

Вообще-то тюремный опыт свидетельствует: чтобы сломать человека, не нужно никаких «испанских сапог», не нужно лить в глотку расплавленное олово. Есть два универсальных воспитателя, которые позволяют добиваться от людей практически всего, что угодно, – это Голод и Холод. Я лично знаю человека, который на зоне под Томском заработал туберкулез и в связи с этим был отправлен на лечение в тюремную больницу, где при приеме на лечение его взвесили, и потянул он на… 46 килограммов! Взрослый мужчина… Так-то вот. И если в штрафном изоляторе на полу ночью ледяная корка замерзает, то это, скажем мягко, создает достаточный дискомфорт и оказывает на зэка определенное давление.

Простаки говорят: но это же, по сути дела, пытки! А как же права человека?

Дело не в названии, а в эффективности методов. Хотя иногда все-таки случаются осечки. Вот, например, я на зоне познакомился с одним замечательным зэком, с которым мы вместе в карцере сидели. Михаил Кречин его зовут. Он такой гоголевский персонаж, из «Тараса Бульбы». Настоящий казак. Человек, чья энергия в условиях нашего мира не находит должного применения и перехлестывает через край. Ему бы за зипунами на Туретчину погулять от души. Незаменимый был бы человек…

Он родился в Киргизии, рос там, как он говорит, «с басмачами». Потом они с дружками организовали летучий отряд, ходили по горам, «бомбили» наркотрафик. Там через киргизские перевалы идет часть героинового афганского наркотрафика. Гашиш тоже возят, ханку. Ну, они этих наркокурьеров отлавливали, потрошили… С боем, конечно. Потом он по Руси гастролировал, у него целый букет статей разных, но все это связано не с каким-то непременным желанием сладко есть, мягко спать и при этом ничего не делать, не работать, а с тем, что его кипучая, бурная энергия не находит своего применения.

При этом он искренне верующий, православный человек. Причем вера его не богословская, не школярская, а такая нутряная. И за веру свою он готов страдать! Я его спросил как-то: «Миша, откуда у тебя шрам на шее?» А он говорит: «Да это под Томском меня опера принимали после очередного скока и перед тем как в СИЗО упаковать, говорят: «Снимай крест!» Я: «Не буду крест снимать!» – «Снимай крест!» – «Не буду снимать!..» А у меня крест был на шнурке из кожаного солдатского ремня, нипочем не порвешь. Ну, они меня и повесили за этот крест на крюк. В стене крюк был…»