И, увидев это, люди, плача и крича, простирая руки к гробу, пали на колени перед Богородицей и уронили головы до самого пола. И стали молиться ей истово, расцарапывая лбы и веря, что она поможет, облегчит им жизнь и положит конец страданиям. Минуты текли за минутами, а толпа все так же стояла на коленях, крестилась и гнула спины. Но вот, один за другим, потихоньку двинулись люди к этой мраморной группе, застывшей в своей божественной трагичности. И вновь потянулись вперед руки – робкие, трясущиеся, – дабы коснуться священной реликвии, хотя бы чуть, лишь пальцем. Толпа за спинами первых счастливцев замерла, уставившись на эти руки и еле сдерживая крики, готовые вырваться из недр души. Страшно было видеть эти застывшие фигуры, эти широко раскрытые безумные глаза, эти перекошенные рты с готовым слететь с губ неистовым, душераздирающим криком. И вот первая рука коснулась саркофага, за ней вторая, третья… и тотчас вслед за этим из сотни глоток вырвался рев. Женщины плакали, раздирая себе грудь ногтями и вырывая волосы; иные падали в обморок, остальные продолжали голосить, в исступлении глядя на руки, коснувшиеся священного предмета, и протягивая свои, дабы и на них осталась печать божественной благодати. Но рук было много, не всем удавалось коснуться саркофага, и люди оттесняли тех, кто уже причастился; тех, кто не желал уступать место, порою даже отпихивали или начинали бить, а потом по распростертым телам пробирались к заветной цели.

Людей было много, подходили всё новые, и монахи, стоявшие по обе стороны ангелов, отперли выходные двери, слева и справа. Поднимаясь по ступеням, люди выходили на улицу, уже не слыша священника, который под доносившиеся сверху печальные звуки органа читал у гроба заупокойные молитвы.

Одним из первых конных, показавшихся в то утро на площади, был Людовик Анжуйский. Рядом с ним пятеро стражников, впереди – экипаж епископа Кале, с охраной. Вслед за ними некоторое время спустя показались в сопровождении эскорта всадников другие высокопоставленные особы, вассалы французского короля: граф Вермандуа с семейством, супруги Артуа и Понтье, граф Фландрский и другие. Подождав, пока количество желающих попасть в склеп Святой Девы поубавилось, все они направились к собору. Людовик видел, что епископ смотрит на него, недоумевая, почему узник не идет за ними. Но тот не торопился. Казалось, он кого-то поджидал, с беспокойством поглядывая по сторонам. Нетрудно было догадаться, что он не тронется с места, пока не увидит того, с кем ему надлежало встретиться. Епископ, человек строгих нравов, отличавшийся, как и французский монарх, крайней подозрительностью, подошел к узнику.

– Ждете супругу?

Людовик порывисто обернулся:

– А что, собственно, вас удивляет, ваше преосвященство? Вам хорошо известны обстоятельства дела, в которые посвятил вас аббат Ла Гранж, получивший надлежащие указания от нашего короля.

Епископ поглядел в сторону одной из улиц, перевел взгляд на другую, третью. Всего их было семь.

– Кажется, ваша супруга запаздывает, – заметил прелат, человек с отвислыми щеками; под глазами у него синели круги. – Что-то случилось, вы не находите?

– Ничего не могло случиться, сейчас она прибудет, – ответил герцог, вглядываясь в глубину улиц.

– Но вы задерживаете меня, а между тем мне надлежит быть рядом с кардиналом.

Людовик бросил на епископа беглый взгляд.

– Никто вас не держит, ваше преосвященство, вы можете отправляться по своим делам.

– Однако я должен наблюдать за вами.

Принц резко обернулся:

– Наблюдать? За мной? Я дал вам слово, разве этого недостаточно?

– Это так, конечно, но… слово – вещь хрупкая, легко может разбиться.

– Мое не разобьется, я буду обращаться с ним осторожно.

– Вы обещаете мне? Вы клянетесь? – продолжал скулить епископ. – Поймите, что если вы нарушите слово, то я… а следом и вы… Это может плохо кончиться.

– Черт вас возьми, святой отец! – вспылил Людовик. – Или вы без ушей, или совсем уже без мозгов! Меня окружают пятеро ваших головорезов; полагаете, я справлюсь с ними, если мне придет охота убежать?

Епископ скептически оглядел свой вооруженный отряд, перевел взгляд на безоружного узника и наконец согласился:

– Ну хорошо. Я ухожу, а вы повидаетесь с супругой, сходите на поклонение Богородице – и возвращайтесь сюда: обратно мы тоже поедем вместе.

И он ушел. Людовик облегченно вздохнул. В это время на углу улицы Святого Бенедикта показался отряд из дюжины всадников. В середине отряда восседали на чалых жеребцах аббат Ла Гранж и принцесса Мария де Блуа.

– Это она! Наконец-то! – вскричал герцог Анжуйский и побежал навстречу.

Мария соскочила с лошади. Слава богу, настал-таки этот час! Молодожены бросились друг другу в объятия.

– Людовик, ты похудел, – принялась разглядывать супруга любимого мужа. – Тебя плохо кормят? Проклятые англичане! Я пожалуюсь королю.

– Ни слова о короле, хотя это именно он устроил нашу встречу. Я никогда ему не прощу! Ах, если бы я мог бежать… если бы только мог!

Мария вся задрожала при этих словах. Людовик не против, надо только нажать. Надо всего лишь как следует нажать! Но для этого нужно… Она знала, что именно, и была к этому готова; они с аббатом по дороге сюда обговорили все детали.

– Это не король устроил нашу встречу, – ласкала она глазами супруга. – Идея первому пришла в голову аббату Ла Гранжу.

– Он мне говорил. Но расскажи, что ты делала все это время? Я знаю, ты меня ждала. Веришь ли, как я был рад, услышав приятное известие из уст аббата!

– Мы еще успеем поговорить, супруг мой, а пока надлежит поклониться святой Деве Марии, матери Господа нашего. Нехорошо, если хотя бы на время мы забудем свой долг.

И они, взявшись за руки, не отрывая друг от друга влюбленных взглядов, направились к собору. Аббат последовал за ними, по дороге размышляя. Он знал о неуживчивом характере епископа Кале и не особо надеялся, что супружеской чете удастся упросить того предоставить ей время для любовных утех. На него не подействуют никакие увещания. Продолжение рода человеческого для людей такого сорта – пустой звук. Значит, надо играть, что называется, ва-банк. Другого выхода у него нет. И это будет последняя услуга, которую окажет своему сыну… покойный король. Подумав об этом, аббат вздрогнул: что как Анне де Монгарден не удастся ее предприятие?.. Это был риск, причем не простой: на кону стояла его голова. И он на какое-то время остановился, собираясь взвесить шансы. Но снова зашагал вперед, уверенный в успехе. Он хотя по природе и мягкий был человек, но бесстрашный, когда дело касалось его отечества. Игра началась, пути