Ермаков прижал своего противника к земле. Катя увидела черную кожаную куртку, высокие сапоги, на голову была надета шерстяная шапка. Ермаков сдернул ее.

Это была женщина. Светлые крашеные волосы, бешеное, слепое от ненависти незнакомое лицо. Женщина взвыла как волчица и вцепилась зубами Ермакову в руку. Он ударил ее.

– Убью! – орала она. – Ты?! Кто ты такой, ублюдок, чтобы мешать мне? ОН мой – слышите? И я больше не буду, больше не желаю его ни с кем из них делить. Убью всех его сук… повешу… прикончу!! ОН мой, и только мой, я одна имею на него право, потому что он муж мой… Я жена ему, а они – эти суки, б… будут… будут все у меня в петлях болтаться!

Оттолкнув Ермакова, она вскочила и кинулась к Кате, которая уже освободила от веревки секретаршу. Она была похожа на зверя, на бешеного волка. НИКТО ИЗ БЛИЗКИХ, НИКТО ИЗ ЗНАКОМЫХ, ДАЖЕ ОН, ГАЙ, НЕ УЗНАЛ БЫ СЕЙЧАС В ЭТОМ ОБЕЗУМЕВШЕМ СОЗДАНИИ СВОЮ ЖЕНУ ЕЛЕНУ КОНСТАНТИНОВНУ.

НИЧЕГО ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО…

Но сделать она ничего не успела: Ермаков одним прыжком настиг ее и ударил ребром ладони в шею: удар резкий как молния и даже не очень сильный.

Захлебнувшись воплем, она рухнула на обгорелые бревна. Надежда Петровна Лайкина на руках Кати застонала, она была жива. На ее счастье, они успели в этот заброшенный сад вовремя.

Все, что случилось потом, напоминало торнадо. Закрутило, завертело, понесло. Дежурные машины Апрелевского отделения милиции, вызванные на Узловую Катей, «Скорая», опера, врачи, эксперты, начальство.

Та, которую они спасли, осталась жива – это вселяло в сердце надежду на благополучный исход.

– Как вас зовут? – Катя была с ней, когда ее на носилках грузили в «Скорую».

– Надежда… Надя. – Глаза несчастной Надежды Петровны пучились как у совы, она все еще не могла понять, что же произошло с ней в саду. – Я ехала к нему, он позвал меня, Гай… прислал SMS… я думала, это он… я так люблю его… господи боже, как же голова болит… и шея…

Первый допрос задержанной состоялся в Апрелевском ГОМ, а потом милицейские машины с синими маяками помчали их в Москву. Катя сидела с Ермаковым, он держал ее за руку.

Ночь-полночь, сентябрьская ночь – снова бессонная, заполошная. Окна главка на втором этаже, где уголовный розыск, – как прожекторы.

– Елена Константиновна Купцова, вот кто она такая, – объявил полковник Гущин, поднятый, как и вся опергруппа, по тревоге. – Жена она этому Купцову-Гаю. А та, другая, его сотрудница – Лайкина Надежда Петровна. А вот, гляньте, Екатерина Сергеевна, что мы в сумке этой самой Елены Купцовой нашли.

На столе для вещдоков была куча всего: гаечный ключ, нож, мотки веревки, запасная шапка-бандитка с прорезями для глаз и какой-то подозрительный зеленый баллончик.

– Репеллент от укуса насекомых, – сказал Гущин веско. – Это вот все на экспертизу пойдет для сравнения с образцами с дверей и стен лифта в подъезде, где Лолиту Вахину убили. А это вот запись ее допроса.

Он включил диктофон:

«Ненавижу, я их всех ненавижу – б… его, сук, разлучниц! Он мой муж, слышите вы, – мой, мой, мой!! А их, б… убивать надо, вешать, вешать!»

Женский голос, а на слух – звериный вой, волчий.

Ничего человеческого…

– Свихнулась от ревности баба, – сказал Гущин. – Пять лет они женаты с этим Купцовым. Кстати, чего это все его Гай зовут? Гай-Гай… Наши вот его допрашивали, так тоже сразу на этого Гая съехали, а имя-отчество побоку.

– Наши его допрашивали? Когда? – воскликнула Катя.

– Он был у нас. – Гущин вытер платком вспотевшую лысину. – Твою информацию начали проверять по нему в связи с убийством Вахиной. По всем банкам данным пробили фамилию: он не судим, но один инцидент за ним числится – дело в этом же дачном поселке было на Узловой не так давно. С транспортной картотекой сверились – оказалось, три машины у него: джип, «Ниссан» и мотоцикл «Харлей-Дэвидсон».

– А я о том, что у него мотоцикл есть, узнала от Деметриоса.

– Мы в связи с этим мотоциклом его сначала в местное ГАИ вызвали под предлогом, что вроде как угнанный там есть, надо, мол, проверить. Он при-ехал, сказал, что никакого угона у него не было. Поехали в его гараж, мотоцикл там, начали осматривать. Должиков на коленках вокруг ползал с фонарем, надеялся, может, дырка от его пули осталась. Так нету там дырок… А сказать, тот это мотоцикл или не тот, Должиков не в состоянии. Не помнит, чтоб его! А тут вдруг звонок из Апрелевки насчет вас. Ты-то, Сергеевна, как там оказалась, на этой даче-чаче?

– Даже не знаю как, Федор Матвеевич.

Гущин удивленно поднял брови.

– То есть когда мне Деметриос сказал, что у Гая есть мотоцикл, я решила проверить, поехала к нему в спортзал на Павелецкую, а его там не оказалось, была только эта Лайкина, она вела себя очень странно, и… и я… точнее мы… В общем, считайте, то была чистая случайность. Просто повезло.

Катя тараторила, а сама… Ну как объяснишь полковнику Гущину? Причудливая цепочка фактов… И не фактов даже – намеков, штрихов. Страх в глазах Лайкиной… Что ей почудилось, что она себе такое вообразила? И не это ли – невысказанное, воображаемое – передалось ей, Кате, и заставило последовать за этой странноватой крашеной теткой так далеко и фактически спасти женщину от смерти, караулившей ее в образе бешеной волчицы – ревнивой жены там, на станции Узловой, в том заброшенном саду?

«Нет, спас ее Ермаков. Одна бы я с этой безумной не справилась».

– Где она, Федор Матвеевич? – спросила Катя.

Гущин открыл дверь в соседний кабинет. Там были оперативники и ОНА – Елена Константиновна Купцова. Она уже не кричала, не выла, не материлась. Закрыв голову руками, скорчившись на стуле, она истерически рыдала. У Кати сжалось сердце. Шапка-бандитка, репеллент, кожаная куртка Гая, кожаные ботфорты, веревка…

Запасной моток веревки лежал на столе для вещдоков. А та, другая веревка, которую сотрудники Апрелевского ГОМ сняли с горелой сосны, запакованная, опечатанная, уже была в экспертном управлении – ее забрал с собой дежурный эксперт-криминалист.

– Такая же, как и в том подъезде к лифту была привязана. – Гущин облокотился на стол. – Да… Ну что ж, с раскрытием тебя. А парень, что с тобой был, – он, выходит, тоже…

– Он пациент Деметриоса. Они с Гаем знакомы, были вместе на одном сеансе. Еще и третий был пациент, Жуковский. Федор Матвеевич, это не я ее задержала. Это Ермаков. Если бы не он, она бы Лайкину там, в саду, точно прикончила.

– Способ-то какой изуверский. И откуда она такой выдумала только? Где идею почерпнула? – Гущин вздохнул. – Самой в крови не надо пачкаться. Шарахнула по голове сзади и петлю на шею. Там, в подъезде, лифт как подъемник сработал. Ну а тут самой пришлось в роли палача-висельника… Зато крови на одежде ни капли. Для нас это чистая головная боль была бы – доказывать потом, а здесь доказательства налицо – задержание с поличным. Так, говоришь, Ермаков тоже пациент этого вашего доктора-психолога? Ну а про Гая что тебе психолог говорил?