— И их так просто отправили, без слуг, без сопровождения?! — ахнула Вейма.

Увар не выдержал и почесал в затылке.

— Да почему уж без слуг?...   С каждой княжной две девки для услуг и ещё слуга для всякой работы. А сопровождение было. До Пустоши с нами доехали, а оттуда обратно свернули. Вы не сомневайтесь, с ними грамоты всякие прислали, да приданое. Сундуков столько — еле довезли! Этот… волшебник… Лонгин всё записал, у кого сколько и чего, говорит, попозже доставит куда скажете. Хочет, мол, поупражняться в этой, как её. Логике… а, нет! В логистике. А чужаков не пропустил. Они и уехали.

Вейма застонала.

— Да вы не сомневайтесь, мы им всякий почёт оказывали, — спохватился Увар. — Они и не в обиде. Тепло сейчас, мы шатры раскинули шёлковые, подушек туда натаскали, еды достали поизысканней, питья там всякого. Лонгин к ним девиц своих приставил, волшебниц. Такого сопровождения ни у кого больше и нету даже. В белом все, сияют, чудеса показывают. Всё честь по чести. Рехор-то, я думаю, ждёт, что его племянницу за вашего старшего брата отдадут. Он же графом станет. А остальным вроде как всё равно.

— Рехор? — переспросил напряжённо соображающий Клос. — Вампир. Прислал свою племянницу, чтобы я с ней породнился? Чтобы я взял в невестки вампира?!

Он покосился на Вейму и осёкся.

— Так она не вампир, ваше высочество, — заверил его Увар. — С ней и Бертильда говорила, когда очнулась, и брат Юлди про Заступника рассказывал. Она человек. Девка-то… княжна то есть, красавица. Вроде как только рада из дому-то уехать. Рехор с ней и племянника прислал, наследника своего. Тоже человека. Сказал, пусть мальчик в чужих краях уму-разуму наберётся.

— Прекрасно, — процедил Клос. — А потом мохнатые… как ты их назвал?...   магнаты тоже прислали невесту. Чтобы у меня в роду были ещё и оборотни.

— У тебя в роду были оборотни, — холодно произнесла Вейма, косясь на мужа, — пока не умер твой старший брат Арне.

Клос отмахнулся.

— Мы им на это намекнули, — отозвался Увар. — Не по нашему, сказали, обычаю, если жена хвост отращивает. Они говорят, родственница-то она дальняя. У них на земле и люди-магнаты есть, мало их только. Оборачивается она плохо и дальше звериную кровь не передаст.

— И на том спасибо, — пробормотал Клос. — Удружил ты мне, Увар! Удружил!

— Так ведь надо же было договариваться! — запротестовал наёмник. — Я им про дорогу, про выгоды, они слушают, да всё как-то не верят. Чужие мы для них, с чего им нам поверить? А как только я намекнул, что братьям вашего высочества невесты нужны, сразу повеселели!

— Я посмотрю на них, — предложила госпожа Вейма. — И на слуг их посмотрю. Вдруг шпионы? Может, и нам к ним невест отправить, твоё высочество? У графа цур Абеларина, помню, внучки на выданье.

Клос успокоился и развеселился. Графа цур Абеларина он, как и все, сидящие в этой комнате, не любил.

— А где Медный Паук? — спросил молчащий до того Вир.

— Сбежал, — пожал плечами Увар. — Дождался прощального пира у Рехора и исчез. Только его и видели. Кому он был нужен?

Вивьен перехватил взгляд отца Сергиуса, кивнул и опять облизнулся.

— Ты расскажешь мне ещё раз о своём путешествии, оберст гвардии? — вкрадчиво спросил он. — Надо нанести на карту земли, которые ты посетил.

Увар покосился на госпожу Вейму. Она еле заметно покачала головой. Рыцарь Вивьен не зря был похож на неё бледностью и повадками, он был из тех тварей, которые пьют человеческую кровь и читают мысли, таящиеся в душе человека. Говорил же Паук: нельзя, чтобы вампиры в Тафелоне проведали, как себя в других странах кровососы поставили!

— Я сама нанесу новые земли на карту, — пообещала Вивьену Вейма. — Тебе ни к чему беспокоиться.

Вивьен фыркнул, изящно поклонился и… исчез.

— Не беспокойтесь, — заверил отец Сергиус, — он со мной и никому не причинит вреда. Я полагаю, надо организовать приём для невест, если братья его высочества согласятся на них жениться. Будет удобно обвенчать все пары в Сеторе после коронации. А после отправить в те земли послов и миссионеров. Я правильно понимаю, что Дарилика лежит за землями оборотней-магнатов?

— Если южнее взять, то да, — пояснил Увар, а если по северу пройти, то там язычники какие-то живут, магнаты на них набеги устраивают.

— Значит, до Дарилики нас пропустят, — заключил отец Сергиус. — А там мы уже сможем поторговаться.

Он поклонился присутствующим и покинул таблиний, за ним вышел Вир и Вейма, и Увар остался наедине с бароном цур Фирмином.

— Что она говорит? — спросил барон, глядя прямо перед собой. Увар замялся.

— Ничего не говорит, ваша милость, — ответил он. — Только вот когда сюда приехали, а вас не оказалось, разрыдалась. С тех пор так ни слова и не сказала, даже когда Серый… господин Вир привёз мальчишку… Львёнка… сына её, одним словом.

— Где она?

— В лесу осталась, — с досадой ответил Увар. Ему не понравилось, что обожаемая сестра его жены в самом деле поселилась в лесной хижине и не собирается вести себя как полагается дочери рыцаря и сестре такого важного человека как оберст дюксой гвардии.

— Хорошо, иди.

Увар шагнул к двери, но барон остановил его, стянул с пальца тяжёлый изумрудный перстень и протянул наёмнику:

— Я тебя не забуду, — пообещал цур Фирмин.

Во всём была виновата проклятая девчонка. Какой бес её сюда притащил только?...   если бы не она — Жуга мог бы поклясться! — всё было бы хорошо. Всё было бы по-другому. Ведьма она, не иначе, и не из тех знахарок, которых в любом селище найдёшь, а из колдуний, которые по оврагам прячутся да на добрых людей порчу наводят.

Жуга никогда не знал хорошей-то жизни. Маманя у него из семьи не шибко богатой была, а главное — людьми бедной. Поэтому и повадился тятька сперва поколачивать, а после и бить жену смертным боем. А что? Родичей нет — заступиться некому. Так бы и вовсе заколотил, а с ней и сына, щуплого от вечного страха и недоедания мальчишку, да только вернулся из княжьей дружины материн дядька[26], седой косматый Мантю́р. Был дядька у князя Галлаю́та конезнатцем в дружине, да только рассорился с кем-то да и ушёл, пока кости целы. Только того и унёс Мантюр с княжьей службы, что заплаты да шрамы. Но, какой ни на есть, а всё ж — родич. Заступился за свою кровь, тятьке голову проломил да и ушёл, забрав племянницу с сыном в своё селище. Да только кому там нужен конезнатец? Кто через болота верхом скакать-то будет? Самым бедным человеком стал дядька Мантюр, а с ним и Альгер, его племянница, и маленький Жуга так и не ел досыта.

А потом пришли люди из закатной стороны, откуда прежде только оборотни набегали, добро отнимали, девушек к себе уводили. Думал Жуга — оборотни на краю света живут, но нет, за ними тоже люди обнаружились. Заключили договор с князьями и принялись дороги прокладывать. Ровно им ворожил кто — всегда знали, где топи обойти, где высушить, где коней кормить, где воду хорошую брать. В селище дядькином тогда спор возник. Одни кричали — нечего с чужаками знаться. Из-за оборотней явились, сами, небось, оборотни, а то и вовсе нелюди, злобные духи. А другие говорили — новые люди, новое знание, новое богатство, надо поближе подойти, поучиться. Так ни к чему и не пришли. Старики ушли подальше в болота, из молодёжи увели, кто потише, а кто покрепче да побойчее — к дороге вышел. Так и сложилось новое поселение. Не только местные, но и пришлые, бывает, оставались тут, возле гостевого двора, который поставил один из пришлых, чтобы проезжающие могли поесть-поспать под крышей. Хозяин двора был человек страшный. Сильный, плечистый, неповоротливый, а потом глянешь, половчее другого стройного юнош будет. Откуда взялся — никто не знал. Звали его чужим именем Цендеребен, а кое-кто из пришлых Кабаном его кликал на своём языке. Жуга-то быстро выучил этот язык. Как не выучишь, когда то и дело слышишь? Дядька-то его со смелыми был, сразу бросил родное селище и с племянницей да с Жугой к гостевому двору перебрался. Там-то конезнатцу сразу обрадовались. И вот жить бы теперь и всё б хорошо было. Жуга ел вволю, досыта, одёжку ему новую дали, дядька в ученики принял. Правда, не лежала у Жуги душа к коням-то, но тут уж что поделаешь. Небось привык бы, приспособился. Только вот девчонка.