провожает его глазами и не догоняет из уважения к его моральной выдержке. После того, как фигура директора исчезает из вида за поворотом коридора, он закрывает глаза и сам тяжело наваливается на перила. Его трясет от бессилия, ему больно и страшно. Он не соврал: он рад был бы оправдать свои подозрения и оказаться психопатом, но он – не психопат. И никогда им не был.

Подождав в тишине несколько минут, Майор послушно отправляется искать в темноте потухшие окурки. Ворча, находит их и убирает в карман.

Сквозь ночные коридоры административного корпуса старый паркет ведет его к выходу. Вскоре Майор оказывается на крыльце и видит трещину, через которую – он уверен – рано или поздно пробьется сорная трава.

Ноги теряют силы, и Майор садится на крыльцо, вновь решаясь закурить.

Глаза щиплет, и он поднимает их к небу.

Это просто едкий дым виноват, – говорит он себе, не обращая внимания на застрявший в горле комок. – Просто едкий дым.

Глава 27. Ускользнувшие воспоминания

СПАСАТЕЛЬ

Несмотря на заверения Старшей, меня не покидает чувство ответственности за поступок Пуделя. Весь день я хожу в мрачном ожидании его возвращения, но не дожидаюсь. Остается три варианта развития событий: либо Пудель не сумасшедший и действительно нашел некое место своего предназначения (что вряд ли), либо он действительно очень целеустремленный и готов преодолеть ради своей идеи хоть все шоссе (что тоже маловероятно), либо он в беде (что выглядит реалистичнее всего).

В конце дня я решаюсь пуститься на его поиски, но Старшая меня отговаривает.

– Нет! – кричит она, и я удивляюсь, когда слышу в ее голосе неподдельный страх. – Послушай, уже почти стемнело! Пудель наверняка нашел себе место для ночлега! Ты вряд ли сможешь его догнать и сам не угодить в неприятности! Если хочешь идти, иди утром!

Она говорит это с таким жаром, что мне приходится согласиться.

Старшая делает вид, что успокоилась, хотя выглядит напряженной до самой ночи. На дежурство она меня не зовет и сама не уходит. Даже соглашается остаться ночью в нашей комнате и ложится на одну из свободных кроватей. Я уверен: это для того, чтобы приглядывать за мной, поэтому всю ночь скрываю накатившую на меня бессонницу.

Под утро мне все-таки удается ненадолго провалиться в сон. Звонок побудки заставляет меня подскочить, и я первым делом обнаруживаю, что Старшей в комнате нет.

– Сказала, что пойдет и возьмет вещи для уроков, – сообщает мне Далай-Лама, уловив мой немой вопрос.

– Тогда передай ей, что меня не будет в столовой, – говорю, начиная сборы. – Пока не найду Пуделя, не вернусь.

Последовавший за этим вопрос Нумеролога пригвождает меня к полу и заставляет уронить вещи, которые я собирался взять с собой.

– Пудель? Ты собачку, что ли, потерял?

Оборачиваюсь, обвожу взглядом всех вытаращившихся на меня соседей и напрягаюсь. Их выжидающее молчание мне не нравится.

– Вы его, что, не знаете? – осторожно спрашиваю я. – Да быть такого не может! Вы сейчас шутите?

– О ком речь? – качает головой Нумеролог.

– Да о Пуделе! Я же вчера с ним выходил, неужели не заметили?

– Мы и не знали, что у тебя был пес. А где ты его умудрялся прятать все это время? И почему не показал? – улыбается Сухарь.

Если б это сказал кто угодно другой с менее дружественной интонацией, я бы врезал ему за эти слова и счел бы их оскорбительными даже для такого психа, как Пудель. Но Сухарь искренен, как и всегда. И подразумевает он ровно то, что говорит. Он уверен, что Пудель – собака.

– Спасатель? – обращается Стриж, глядя на меня с большой настороженностью. – Ты как себя чувствуешь?

Тру лицо, надеясь, что это просто сон. Когда опускаю руки, взгляды друзей становятся только более обеспокоенными. Еще немного, и меня, кажется, скрутят и понесут заматывать в смирительную рубашку. Было бы почти смешно, если б это не маячило передо мной реальной перспективой.

– Слушайте, я… просто не проснулся еще, – выпаливаю ложь, хромающую на обе ноги. – Мне сон приснился… про собаку. И я не сразу сообразил, что никакой собаки у меня нет. – Нервно хихикаю, что начисто лишает мои слова остатков правдоподобности. Чувствую, как предательски дрожит голос и западают глаза.

Несмотря на все мои попытки отыграть назад, для соседей я сейчас выгляжу, как тот, кому не помешала бы Казарма, и они этого не скрывают.

– Ребят, мне что-то нехорошо, – опережаю их. – Я до лазарета прогуляюсь, ладно? Старшую только не беспокойте. Если не вернусь до обеда, тогда уже скажете, что я в плену у Майора. Идет?

Соседи неуверенно кивают, а я пулей вылетаю из комнаты.

Взъерошенный, растрепанный, с болтающимися шнурками кроссовок и в наизнанку надетой футболке, я влетаю в тридцать третью комнату и застаю врасплох ее обитателей – любителей Казарменного отдыха. Все, как на подбор, качки и спортсмены с соответствующими кличками: Рыцарь, Горец, Тигр, Рикошет и Сторожевой. Я по сравнению с ними настоящий задохлик и выгляжу комично со своим прозвищем. А я, конечно, не терминатор, но все-таки покрепче Пуделя. Представляю, насколько ему было неуютно в этой комнате.

Прочищаю горло и собираюсь с силами.

– Парни, ваш сосед не возвращался?

От моего странного появления первым в себя приходит Горец – черноволосый верзила, которому на вид можно дать все двадцать пять. Он качает головой и басит:

– Какой сосед?

Я тушуюсь, воспоминания о встрече с Пуделем на болоте проносятся мимо моих глаз дергающимися слайдами, и я торможу именно тот, в котором он называет мне номер своей комнаты. Тридцать третья, все верно. Я еще тогда сделал для себя мысленную зарубку, что здесь живут любители отдавать людей Майору на растерзание. Ошибки быть не может, комната правильная. Тогда что же Горец? Издевается или действительно не в курсе?

– У вас разве нет еще одного соседа? – упорствую я. – Курчавый такой, худенький… по кличке Пудель.

Горец непонятливо пожимает плечами и крепко задумывается, будто ищет в моих словах какой-то злой розыгрыш. Рыцарь переглядывается с Тигром и усмехается.

– Такого бы мы тут запомнили, – говорит он, – если б он не испугался к нам подселиться. Это новенький какой-то, или как?

Чувствую, что холодею. Как назло, начинает неистово ныть правая нога, а в ушах что-то шуршит – нечто среднее между шепотом и шелестом листьев. Промаргиваюсь и перевожу дух, стараясь не завалиться от боли в ноге. Хватаюсь одной рукой за дверь, другой за ее косяк, чтобы не потерять равновесие.

– Ясно, – выдавливаю, – перепутал, значит…