Сегодня мы с моими лучшими подругами, Софьей Ксантопуло и Машей Петровой, приехали в Балаклаву. Первым пунктом нашей программы была вечерня в древнем храме Двенадцати апостолов. А после нее мы отправились в гости к моим бабушке с дедушкой. Ехать ночью обратно в Севастополь было опасно – там порой пошаливали разбежавшиеся после поражения по всему Крыму солдаты «союзников», а также те из татар, кто перешел было на их сторону, и теперь ждал за это строгого наказания. Конечно, и у бабушки нас ожидала другая опасность – умереть от обжорства. Уже на этапе барабульки.

Бабушка немного удивилась, когда увидела, что мы заявились к ней с винтовками за спиной. А когда Маша ей сболтнула, что мы к тому же состоим в отряде «Амазонки», то бабушка даже на какое-то время потеряла дар речи. Если б она еще узнала, что стараниями моего Сашеньки наш отряд теперь считается частью российской армии и находится в подчинении его друга Жени Васильева, главного «контрразведчика» – ну и словечко! – Севастополя и Крыма, то, боюсь, что бабушка вообще бы этого не перенесла.

А вот дедушка сидел и усмехался в седые усы – мол, знай наших. Я всегда была его любимой внучкой, и именно он учил меня верховой езде, стрельбе и многим другим полезным вещам… Забыла сказать, что он – ветеран Балаклавского греческого батальона, и что совсем недавно, когда англичане попытались захватить их родной город, он взял свое допотопное кремневое ружье и отправился в крепость Чембало. По рассказам ее защитников, дедушка ухитрился подстрелить парочку незваных гостей, даром что ему уже за шестьдесят.

Чтобы перевести разговор на другую тему, я спросила про семью Иоаннопуло, жившую в соседнем доме. Когда-то я дружила с их младшими.

– Да уехали они четыре месяца назад. Продали свой дом и отправились в Одессу – у них там старшая дочь живет.

– Продали? А кто ж его купил? – удивилась я. В войну многие уезжали из этих мест, а вот приезжали только солдаты и матросы. Ну и добровольцы. Но не сюда – кому нужна Балаклава? – а прямиком в Севастополь.

– Да какой-то малоросс купил, Поваренко его фамилия. Сказал, что долго жил в Петербурге, а вот когда начал болеть, врачи посоветовали ему ехать на юг, вот он и направился в Балаклаву. Только… знаешь… странный он какой-то. Малороссы ведь как говорят? «Г» не произносят, а вместо нее «гх» – почти как мы, греки. А у этого речь правильная, только вот некоторые слова он произносит странно, словно как иностранец какой-то. Да и нелюдим он больно, все гуляет и чего-то высматривает. А вечерами любит посидеть в таверне – только не греческой, а русской. И, главное, ничего не говорит, а сидит долго, слушает, что бают другие.

– Это очень интересно, бабушка, – меня и в самом деле заинтриговал ее рассказ. Ну не слышала я ничего о том, чтобы кто-то поехал бы в Крым лечиться тогда, когда здесь уже вовсю шла война. Правда, в самом Крыму в те дни еще не стреляли, но союзный флот уже вошел в Черное море.

– И ты знаешь, внучка, – продолжила свой рассказ бабушка, которой хотелось, как и всем пожилым людям, хоть с кем-то поделиться своими наблюдениями, – к нему все время приходят какие-то странные люди. Вот и сегодня, когда мы шли домой из церкви, я заметила, что к нему кто-то зашел.

Потом бабушка ойкнула и сменила тему, спросив у меня, правда ли это, что у меня появился жених. Пришлось ей рассказать о Саше, после чего та задумалась.

– Конечно, он ксено[46]. Только это еще ничего не значит. Вот и у Машеньки мама наша гречанка, а папа русский, и лучше семьи я не знаю. – Маша зарделась, ведь в детстве ее девочки-гречанки дразнили «ксени»[47] и не хотели с ней играть, пока я не взяла ее под свое покровительство. – Так что совет тебе да любовь. Ты только покажи мне его.

– Бабушка, как только он вернется из Петербурга, мы обязательно заедем к тебе, хорошо?

– Договорились!

Потом был кофе со сладостями, а далее бабушка сказала:

– Девочки, ложитесь спать, а то завтра к девяти на литургию!

Положила она нас в комнате, в которой когда-то жила мама с сестрами, прямо у входа, что меня, если честно, обрадовало. Во-первых, дорога до удобств была короче, ведь по нужде приходилось выходить на улицу. Но главное, мне не давала покоя мысль о странном соседе – «Поваренко».

Женя Васильев многому нас учил – он занимался с нами по два-три часа в день, а еще больше он посвящал беседам с Машей, хотя изо всех сил старался при этом держаться профессиональных тем, таких как слежка за подозреваемыми, как с ними разговаривать, а главное – разбираться в том, кто перед тобой – действительно вражеский лазутчик или просто не в меру любопытный человек. Конечно, он строго-настрого запретил нам что-либо делать самостоятельно, но я рассудила, что чем быстрее этот «Поваренко» будет «нейтрализован» (это тоже одно из любимых слов Жени), тем лучше. Ведь победителей не судят. Это потом я поняла – как глупо я поступила, и что из-за своей торопливости и самоуверенности чуть не сорвала серьезную операцию.

Услышав дедушкин храп, а потом вслед за ним и бабушкин, мы все по моему сигналу потихоньку оделись и выскользнули из дома. Я знала, что окно в комнате, где жили раньше дети Иоаннопуло, плохо закрывается, и если чуть надавить в одном месте, то шпингалет соскочит, причем практически бесшумно. Но на всякий случай, я захватила пузырек с оливковым маслом, чтобы смазать петли – они могли заскрипеть и разбудить хозяина и его гостя.

Открыв бесшумно окно, мы пробрались в детскую. У меня была одна забавная штучка, подаренная мне Сашей. Он называл ее фонариком. Если нажать на кнопочку в ее тыльной части, то из другого конца начнет выходить свет, не похожий на свет свечи или лампы. Он был какой-то холодный, словно свет луны. Подсвечивая этим фонариком, мы осмотрели комнату. Вместо пары старых кроватей, на которых когда-то спали мои друзья, стояли небольшой столик и пара стульев, а также шкаф… А на столе бутылка и пара стаканов, от которых пахло не водкой и не греческим узо, а чем-то более «благородным», импортным.

На одном из стульев лежал портфель. Так-так… Открыв его и достав несколько бумажек, я при свете фонарика стала их разглядывать. Но увы, на бумаге были лишь какие-то непонятные столбики цифр и букв. Положив их обратно в портфель, я поставила его на пол, после чего решила осмотреть шкаф. Смазав тряпочкой с оливковым маслом его петли, я открыла его и заглянула внутрь. Все, что там находилось – это какая-то потрепанная книжка. По неожиданному наитию я взяла и ее. Так-так… На самом что ни на есть английском языке. Сочинение какого-то Джона Клиланда под названием «Фанни Хилл – мемуары женщины для утех». Интересное чтение для малоросса. Только я хотела положить ее обратно, как любопытство заставило меня пролистать пару страниц – все-таки подобных произведений я ни разу в руках не держала. И тут я обнаружила, что кое-какие страницы и слова помечены чернилами. Чуть поколебавшись, я сунула ее туда же, в портфель.