Повторяю, Василий Сталин алкоголиком не был, пьянки не допускал, воровство спирта пресекал. И уж точно в его полку не доходило до тех ужасных случаев, которые описаны ниже

Летчик Александр Ефимович Шварев в интервью Артему Драбкину поведал следующее:

«— 100 граммов давали только после боевых вылетов или всегда?

— Всегда. Некоторым не хватало, старались искать еще. Вот у нас был один товарищ. Он в один день сделал два вылета, потом пришел с друзьями в столовую. Они выпили, посидели, где—то достали еще, показалось мало. Уже все покушали, уходят. Я им сказал: «Ребята, идите спать». — «Да, да, командир». Я ушел, а они остались. Официантки просят их: «Освобождайте, будем убирать». — «Нет, давайте еще водки». У нас водку старший повар всегда распределял. Пожилой, солидный человек. Говорит он им: «Братцы, нет больше у меня». Те разбушевались и этого повара взяли и бросили в котел. До чего дошло! Выпили и потеряли над собой контроль. Главное, что наказали за это не их, а меня, переведя в 40–й гвардейский полк штурманом полка. А вообще, 100 грамм, если ими ограничиться, — это средство расслабления. Выпив, меньше думаешь о проблемах, покушаешь и скорее спать.

— Случалось, что выпивали перед вылетом?

— У нас такое бывало. Я вам расскажу несколько случаев. Сам я только один раз в жизни выпил перед вылетом, когда мы получали самолеты. В полете я себя так плохо чувствовал — ужас! Все соображал, все делал, как положено, но голова не та. После этого я никогда перед вылетом ни грамма не пил и другим не давал. Если были попытки, то запрещал.

А вот другой вариант. Сидели мы в Переславле—Хмельницком, мне командир корпуса Головня ставит задачу. Мол, в Перятине — это на север километров 60 — аэродром. Туда пригнали 12 самолетов Ла–5, а мы, летчики, должны поехать и их забрать. Команда техников уже уехала. Ну, наутро и я встаю. А с нами был Герой Советского Союза Иван Новожилов. У него как раз была такая особенность: если он не выпил и летит, это курица. Но если выпил, то дерется — будь здоров. И вот мы в Перятине переночевали, все вроде нормально. Принимаем самолеты. Четверку одну выпускаю, вторую выпускаю, третью я уже добираю сам. Взлетели.

Прилетаем, сели. Я спрашиваю: «Все сели?» Нет. Село только звено Горелова. Спрашиваю: «А Новожилов?» Нет, не сел. В Переславле—Хмельницком аэродром расположен так, что между ним и дорогой растут тополя метров под 30–40 высотой, а посадка как раз на эти тополя. Смотрим, садится звено Новожилова: первый, второй, третий, и он садится последним. Заходит на посадку, решил пойти на бреющем, удивить народ. Прижал так. А потом смотрит — деревья, как хватанет ручку, хоп, и сорвался в штопор. Бух. Ну, думаю, все, конец Герою Советского Союза Новожилову. Но нет, его почтальон нашел. Рассказывает: «Смотрю, лежит вверх ногами, хрипит, спрашиваю, не отвечает. Я взял какую—то железяку, разбил фонарь, вытащил его. Тут подъехала „Скорая помощь“. У него кровь идет изо рта. На машину и увезли».

К вечеру ребята съездили, врач приехал, доложил, что без памяти. На следующий день поехали опять. Поехали с комиссаром. Приезжаем. Новожилов уже руками машет, что—то бормочет. Врач сказал, что у него была потеря сознания. Новожилов собрался с силами, кричит: «Сестра, дай водки!» Те водки дать не могут. Наливают стакан воды и дают ему. Он выпивает: «Хороша водка, но слабоватая». Такие дела. Вот был единственный человек, который пил перед вылетами. Но в тот раз он выпил много и стукнулся. После этого выжил, но уже не летал» (Драбкин А. Я дрался на истребителе. Принявшие первый удар. 1941–1942. — М.: Яуза, Эксмо, 2006. — Стр.104–106).

Чтобы не произошло ничего подобного в собственном полку, Сталин и пресекал пьянство. Может быть, такое отношение Василия к алкоголю спасло не одного полкового повара. Любил он поесть и поваров, которые кормят летчиков, уважал — чего их по пьяни в котел бросать? Ну, не нравились ему вареные повара, потому пропойцы и арестовывались. Хороший командир предупреждает пьянку, не участвует в ней, а уж если летчики и пьют, то командовавший ими В. Сталин думал о последствиях! Товарищу Смыслову, видимо, подобные выводы сделать было трудно. Поэтому он и не обезобразил свою книгу ни анализом, ни иными интеллектуальными потугами. Сталин пьяным в кабину самолета не садился и уж точно не орал после ранения на медсестру, требуя водки!

Артем Драбкин, собирая воспоминания летчиков—ветеранов, интересовался их времяпрепровождением в недолгих перерывах меж боями. Без ста граммов обходилось редко, но и шутки были не столь кровожадные и служили средством расслабления. По крайней мере, случаи пьяной агрессии со стороны упившихся летчиков встречаются крайне редко. Чаще советские летчики боевыми ста граммами поднимали настроение. Иван Дмитриевич Гайдаенко, например, вспоминает такие моменты с улыбкой:

«— Чем занимались в свободное время?

— Сидели байки травили. Кто любил выпить, тот выпивал. Как, например, наш Петр Аксентьевич. Помню, один раз погоды нет, а значит, нет полетов. Сидим в землянке, собираемся на танцы идти. А летали тогда в ватных брюках и канадских куртках. На танцы же не пойдешь так. Каждому летчику командир БАО из нескольких солдатских брюк сшил бриджи. Я свои ищу — нету! Говорю: «Петр Аксентьевич, ты не видел мои брюки?» — «Какие?» — «Темно—синие бриджи». «А позавчера, помнишь, я принес пол—литра? Так это твои брюки были! Вот так!»

Заметьте, вопрос стоял не о выпивке, а о свободном времяпрепровождении, итогом которого стали пропитые брюки. И что характерно, у хозяина этих брюк никаких обид на друга. Так что и выпивка выпивке рознь. Бывают дружеские посиделки, и совсем другое дело пьяные дебоши. В чем же хочет обвинить Смыслов Василия Сталина, а заодно и всех летчиков—фронтовиков? В том, что они расслаблялись в дружеском боевом кругу подобным образом? Или в том, что «по пьяни» немцев громили?

А сам с И.Д. Гайдаенко даже его техник по неосторожности «пошутил». «Перед перелетом на Север техник мне говорит: „Тебе надо обязательно выпить, а то пропадешь. И надо спирт пить, а не водку, эту гадость. Немножко налить в стакан, вдохнуть, выпить, сделать выдох и водичкой запить. Давай?“ Я согласился попробовать. Он мне налил. Я выпил и не могу ни вдох, ни выдох сделать. Он говорит: „На, запей водой!“ А вместо воды налил водки. Ошибся! Я чуть не помер тогда. Ужас! Зато сразу понял, что спиртное — это не мое.

Мне и без водки удавалось расслабиться. Даже после боя. Мы с ребятами шутили, веселились, даже танцы устраивали. Ведь нам потом в полк девушек дали. Мужчин всех забрали в пехоту, а вместо них прислали девушек. Один раз прислали ансамбль песни и пляски к нам на Север. Когда они ехали, их пробомбили, никого не убили, но попугали здорово. Мы в это время стояли в Африканде. Они приехали к нам давать концерт. После него был ужин, с выпивкой, как положено. Братия напилась и давай стрелять. Началась паника. Я говорю: «Спокойно, это гвардия развлекается!» (Драбкин А. Я дрался с асами люфтваффе. На смену павшим. 1943–1945. Из интервью с И.Д. Гайдаенко. — М.: Яуза, Эксмо, 2006. — С. 497–498)

Не подумайте только, что так развлекался 32–й ГвИАП, которым командовал Василий Сталин. Все эти «песни и пляски» с пистолетным салютом в честь прибывших гостей имели место быть в 19–й ГвИАП, воевавшем на Севере в двух тысячах километрах от полка Василия, на который сын Генералиссимуса уж никак не мог распространять свое «тлетворное» влияние!