Будущий военный министр только что был с триумфом переизбран в своем округе Данди как кандидат от коалиции; впрочем, он тщательно избегал присущей ей демагогии и не принял самых популярных в то время лозунгов «Германия заплатит!» и «Повесить кайзера!». Напротив, он, по своему обыкновению, призвал проявить великодушие к побежденным, и снова дело здесь было не в чувствах, а в трезвом расчете: сегодняшний враг завтра мог стать лучшим союзником… Уинстон предпочел бы вернуться в Адмиралтейство, тем более что военный министр в мирное время в кабинет министров не входил… Но еще меньше его устраивала перспектива оказаться отстраненным от власти, а хороший актер не должен отказываться ни от ролей второго плана, ни от тяжелых сценариев. Впрочем, выбора у него не было: консерваторы ненавидели его, он ненавидел лейбористов, а либералы Асквита утратили политическое влияние. Вне коалиционного правительства будущего не было, Военное министерство становилось спасательным кругом.

Еще до официального вступления в должность 9 января 1919 г. новый военный министр и министр авиации осознал, какую свинью ему на самом деле подложил Ллойд Джордж. Предстояло демобилизовать три с половиной миллиона солдат, а его предшественник, лорд Милнер, перед самым своим уходом позволил себе некоторую небрежность: согласившись первыми уволить из армии рабочих, крайне необходимых промышленности, он тем самым открыл ящик Пандоры, поскольку демобилизуемые первыми рабочие были в большинстве своем призваны последними, весной 1918 г., тогда как те, кому предстояло ждать возвращения к гражданской жизни, были поставлены под ружье еще в 1916-м и даже в 1914-м… Начиная с 3 января в Фолькстоуне, Дувре, Кале и Росите ветераны устраивали манифестации, протестуя против ущемления их прав. В Лутоне они подожгли ратушу, в Грове даже образовали солдатские советы по большевистскому образцу, а в Лондоне провели массовые демонстрации под окнами Военного министерства…

Черчилль отреагировал в характерной для него манере: сначала продемонстрировать силу, а уже потом – мягкость. 8 января, еще до своего официального назначения, он распорядился арестовать зачинщиков. Затем пришел черед оливковой ветви мира: 12 января объявлены новые правила демобилизации, по которым первыми освобождались те, кто был призван до 1916 г., и люди старше сорока лет, а из призванных позже 1916 г. первыми домой отправлялись имевшие ранения. Демонстрации и волнения тотчас прекратились, солдатские советы исчезли, менее чем через месяц девятьсот пятьдесят тысяч офицеров и солдат были спокойно демобилизованы. Военный и авиационный министр вступил в должность как хозяин. На митингах лейбористов и в клубах консерваторов царила такая растерянность, что на время даже прекратились нападки на предателя класса, ренегата Уинстона Черчилля…

У министра было множество других забот, и одна из них заключалась в недопущении полной демобилизации. Для поддержания порядка в Германии и на оккупированных территориях в Африке и на Ближнем Востоке требовалось сохранить воинскую повинность. Ллойд Джордж, собираясь в Париж на первые заседания мирной конференции, не желал слышать ни про воинскую повинность, ни про оставление в строю миллиона человек. Черчилль пересек Ла-Манш и за обедом с премьер-министром доказал необходимость и одного, и другого, ведь речь шла о сохранении плодов победы и недопущении возрождения германского экспансионизма. Черчилль умел убеждать, и не успели еще подать ликеры, как «валлийский колдун» уже подпал под его очарование: сохранялась обязательная воинская повинность при армии в миллион человек… Черчилль обязался лично проследить, чтобы им установили приличное жалованье.

По правде сказать, у предприимчивого военного министра была и другая причина для сохранения столь мощной армии в мирное время помимо размещения оккупационных гарнизонов в Германии. Черчилль принадлежал к тем немногим людям в Великобритании, кто не считал войну законченной (и она таковой по-настоящему не могла быть, пока оставалась угроза большевизма). До весны 1918 г. он полагал, что новые властители России продолжат сражаться за общее дело со странами Антанты против немецких агрессоров и им следует протянуть руку помощи[109]. Но инциденты, происшедшие к лету 1918 г., открыли ему глаза на сущность большевистского режима. Казнь царской семьи в Екатеринбурге в ночь на 17 июля, смерть военно-морского атташе капитана Фрэнсиса Кроми от рук красногвардейцев, проникших в британское посольство, и, наконец, многочисленные свидетельства о массовых казнях, пытках и злодеяниях войск В. И. Ленина и Л. Д. Троцкого вызвали у Черчилля глубокое отвращение к их системе. Этот человек с тонким интуитивным чутьем сразу уловил то, что большинство его современников сможет осознать спустя более полувека: коммунистическая система в ее различных проявлениях, основанная на преступлениях, предательстве и лжи и ставившая целью распространение по всей планете, представляла собой смертельную угрозу для человечества…[110]

Угроза была столь явной, что Черчилль взялся задушить ее в зародыше. В начале 1919 г. власть большевиков была еще непрочной; с юга, востока и северо-запада на Москву и Петроград наступали белые армии А. И. Деникина, А. В. Колчака и Н. Н. Юденича; с прошлого года в России оставались еще почти двести тысяч французских, английских, итальянских, греческих, американских, чешских, сербских и японских солдат. Все эти люди пришли на помощь России против немцев[111], но Брест-Литовский мир и перемирие 11 ноября 1918 г. освободили их от этой задачи; с того времени они более или менее активно содействовали белым армиям в борьбе с большевиками, как это было в случае нескольких британских батальонов, отправленных в Мурманск, Архангельск и Владивосток в начале 1918 г., чтобы три тонны оружия и боеприпасов, предназначенных для царской армии, не попали в руки немцев.