Джеховит удивленно замер. До сих пор он понятия не имел, как далеко простираются амбиции Маркворта, и изложенный план напугал его. Аббат Джеховит вел спокойную и комфортабельную жизнь при королевском дворе в Урсале и отнюдь не жаждал, чтобы что-то нарушило это положение вещей. Еще неизвестно, чем закончится битва титанов, и всегда есть шанс оказаться на стороне проигравшего.

Он перевел взгляд на призрак Маркворта, изо всех сил стараясь не показывать своих опасений.

— Король Дануб поймет мою точку зрения, — заверил его отец-настоятель.

— А мне что делать? — покорно спросил аббат.

Маркворт засмеялся.

— Да можно сказать, и ничего.

И с этими таинственными словами призрак Маркворта исчез.

Спустя несколько мгновений он уже был в своем теле и открыл глаза. В комнате ничего не изменилось. Однако… Да, несомненно, что-то было не так. Он медленно обвел помещение взглядом. Все вещи, казалось, находились на своих местах, но Маркворт очень остро чувствовал перемену. Может быть, кто-то входил в комнату?

Да, вот оно. Кто-то входил в комнату и видел его безжизненное тело. Маркворт вскочил и бросился в приемную.

Здесь тоже на первый взгляд все было как всегда, но ощущение совсем недавнего чужого присутствия оказалось настолько сильным, как будто незваный гость оставил за собой материальный след.

Маркворт прошел в спальню и там почувствовал то же самое. Поразительно, но он, наверное, мог бы проследить каждый шаг «посетителя». Этот человек сначала вошел в приемную, потом в спальню, но тут же развернулся и направился в комнату с пентаграммой. Каким образом мне удается чувствовать это, удивился Маркворт. Может быть, я настолько преуспел в работе с гематитом, что сознание не целиком покидает материальное тело и способно запоминать некоторые происходящие поблизости от него события?

Так оно, наверное, и есть… Он даже догадывался, кто был этот незваный гость.

По возвращении в трактир Белстер сказал Пони и Дейнси:

— Он поставил их на колени. Людям нужно во что-то верить, и наш новый епископ понимает это.

— И конечно, попытается воспользоваться преимуществами этой ситуации; — добавила Пони.

— Бехренцев жаль, — заметила Дейнси. — Если, конечно, они стоят того, чтобы их жалеть!

Она рассмеялась собственной шутке, но тут же смолкла, почувствовав неодобрение собеседников.

— Вот-вот, на это епископ Де'Уннеро и рассчитывает, — сказала Пони Белстеру. — Именно этого и следует опасаться.

— К бехренцам не очень-то хорошо относятся в городе, — ответил Белстер. — У них свои обычаи, и это людям не нравится.

— Подходящая мишень, — заметила Пони.

— Не пойму, о чем вы толкуете? — удивленно спросила Дейнси. — Я никогда не любила монахов, а уж после того, как они меня допрашивали, и вовсе. Но ведь епископ-то… Его поставил король, не только церковь.

— Это точно, на нем два клейма, — ответила Пони.

— Так-то оно, может, и так, но что с этим поделаешь? — простодушно спросила Дейнси.

Бросив взгляд на Белстера, Пони поняла, что он думает о том же.

— Нужно использовать против Де'Уннеро его же тактику. — Это была чистой воды импровизация, потому что никакого плана у Пони не было. Она знала одно: необходимо помешать епископу, не дать ему зажать Палмарис мертвой хваткой. Но как? — Жители Палмариса должны узнать, Белстер.

— Узнать что? — спросил он. — Епископ уже изложил людям свои планы.

— Они должны узнать, что стоит за его действиями, — заявила Пони. — Люди Де'Уннеро не волнуют — ни в этой жизни, ни в последующей, если она существует. Его цель, цель его церкви — власть, и ничего больше.

— Странно слышать это, — ответил Белстер. — Но, в общем-то, так оно, наверное, и есть.

— У тебя здесь уже много знакомых, — продолжала Пони, — верных и надежных людей. Можно было бы использовать их, чтобы… ну, довести до сведения жителей Палмариса, что на самом деле означают действия епископа.

— Рвешься в бой, да? — напрямую спросил Белстер. — Воображаешь, что можешь поднять мятеж, который сметет прочь Де'Уннеро, церковь и солдат?

Эти слова охладили пыл Пони. По правде говоря, что-то в этом роде и грезилось ей в воображении, но, когда вопрос был поставлен ребром, до нее дошло, как безнадежны и даже глупы надежды на это.

— У меня и правда есть свои люди, — продолжал Белстер, — и я прибегаю к их помощи, чтобы защитить тех, у кого… ну, скажем так, неприятности. Но не воевать же нам прикажешь!

— Нет, нет, только не это! — воскликнула Дейнси. — Будь моя воля, я бы всех монахов утопила в Мазур-Делавале. Но если крестьяне возьмутся за оружие, то не продержатся и дня!

Белстер положил ей на плечо руку и с угрюмым видом произнес:

— Трудная задача — идти против аббатства и Чейзвинд Мэнор.

— Не труднее, чем та, что мы решали в Кертинелле, — ответила Пони, вызвав на лице Белстера усмешку. — Мы можем, по крайней мере, объяснять людям, что к чему. Шепнуть правду здесь, шепнуть там. Если делать это почаще, может, они и начнут что-то понимать.

— И им станет так же грустно, как тебе, потому что они не будут знать, что с этим делать, — возразила Дейнси.

Пони смотрела только на Белстера.

— У меня есть друзья, — заговорил он наконец, — а у тех тоже друзья. Можно будет, наверное, организовать парочку встреч и рассказать о том, что нас беспокоит.

По правде говоря, Пони рассчитывала на чуть больший энтузиазм со стороны двух своих ближайших товарищей, но… И то хорошо.

Она пошла к себе в комнату, чтобы отдохнуть до наступления вечера, когда в трактире начнет собираться народ. Однако слова Дейнси не давали ей покоя и в постели. Позиция девушки не столько пессимистична, сколько прагматична, вынуждена была признать Пони, но от этого ей стало еще печальнее. Она и впрямь рвалась в бой, хотела объяснить всем и каждому, что нынешняя церковь стала другой, что она служит злу. Однако не вызывало сомнений, что такая позиция очень опасна и для нее самой, и для тех, кто согласится помогать ей. Если представить себе, что здесь и впрямь начнется мятеж…

Кто будет противостоять простым людям? Обученная, хорошо экипированная армия, за спиной которой к тому же монахи с их каменной магией.

Сколько тысяч людей погибнет на улицах в первый же день мятежа?

Пони ворочалась в постели, не находя покоя. Ладно, решила она, не будем торопиться. Так или иначе, способ сразиться с Де'Уннеро найдется.

Брат Фрэнсис стоял на коленях в углу своей комнаты, повернувшись к стене и закрыв лицо ладонями, — поза полного смирения перед Богом, не так уж часто используемая монахами в последнее время. Но он чувствовал, что сейчас важен каждый жест, — ему казалось, что, если ему удастся безраздельно погрузиться в молитву, это развеет терзающие его сомнения.