На кухне по-хозяйски жужжал холодильник. Подмывало обернуться. Или забиться в тумбу и оттуда наблюдать за происходящим. Вдруг это очередной сон? Рома вот-вот разбудит ее, поцелует нежно…

Саша уперлась в оконную раму, дернула ручку, помогая себе грудным криком. Никакой реакции. Шкатулка закрылась. Путь отрезан. Возможно, заблокирован и подъезд.

Табуретка грохнула по окну, отскочила. Саша увернулась от снаряда. Проверить спальню? Не успеет!

Она посмотрела в коридор. Над дверями всплыло лицо мертвеца. Как из черной ледяной полыньи, вынырнуло из фрамуги между собственных раскоряченных лап. Круглые прожорливые глаза уставились на добычу.

Саша осознала, что, если еще раз пройдет под дверью, чудище свалится ей на шею.

Мертвец медленно, поддразнивая, залезал в коридор. Втянулась заплесневелая грудная клетка. Она была начинена разложившимися органами, как дырявая корзина – гнилыми овощами. Страшный гость уже сползал по полотну, пачкая металл.

Саша использовала последний жалкий шанс: забаррикадироваться. Кухонная дверь была наполовину стеклянной, а чулан свел бы с ума за минуту. Она пролетела в метре от заложного, устояла на кафеле. Закрыла рывком ванную и щелкнула задвижкой.

Бой сердца был громче рева стихии.

«Шпингалет? – спросила Александра Вадимовна. – Серьезно?»

«Заткнись!» – прошипела Саша.

Она запрыгнула в ванну. Чертово дежавю. Недавно она так же пряталась тут, но тогда дом недостаточно проголодался.

Саша вросла в стену. Назойливо тикал кран. Шумел поток.

Раз, два, три, Фредди идет за тобой.

Или нет. Кучер идет за тобой. Баал-Зебуб, в чьем торсе жарятся детишки. Она уже взрослая, но демон сделает исключение. Пойдет на уступки.

Помещение сжалось до размеров каморки. За бортиком ванны, за хлипкой преградой скрипнули половицы. На другом конце вселенной зазвонил телефон.

Она загнала себя в тупик. Ни оружия, ни связи. Одна, и ходячий труп снаружи.

Когда в комнатушке погас свет, Саша всхлипнула. Кромешная темнота заволокла. Клац – лампочка загорелась. Клац – выключилась и снова включилась. Он забавлялся. Играл с глупенькой мышкой. Или мушкой.

Саша повертелась, соображая, чем можно отразить нападение. Стиральный порошок, мочалка, скраб. Шампунь без слез – щиплют ли у покойников глаза? Гель. Синенькие «Джиллетты». На полочке дяди Альберта была настоящая бритва, раскладная, как в мюзикле про Суинни Тодда. Она бы пригодилась ей теперь. Саша схватила вантуз, занесла его, готовая драться за жизнь.

Но ногти поскребли по деревяшке, и она безвольно опустила руки. Захныкала.

Мертвец царапал краску на уровне пола.

– Рома…

Дверь распахнулась. Сплющился шпингалет, выкорчевывая планку. Саша взвизгнула.

Барьер был уничтожен. В коридоре, окутанный тенями, стоял на четвереньках заложный. Глаза сверкнули из глубоких скважин посреди продолговатой серой морды. Словно стеклышки, отразившие лунный свет. Десны мертвеца усохли, и желтые резцы выпятились, все в каких-то наростах. Худой как скелет, заложный, собственно, и был скелетом. Ожившей мумией, затянутой в пергамент кожи.

Его одежды давно истлели, облысел череп, осыпался грим. Но Саша знала, кто перед ней. Откуда-то знала.

Адам Садивский, медиум девятнадцатого века. Исчезнувший в этом доме. Первый жилец.

Заложный изогнул дряблую шею и понюхал воздух. Он наслаждался ароматом кислого страха. Запахом девичьего пота и мочи. Длинные проворные пальцы ногтями прочертили линии по паркету.

То, что Саша приняла за рога, было обломками берцовой кости, вставленной в череп подобием дикарского украшения. Они топорщились из трещин на висках спирита. Крошечный шажок. Второй.

– Убирайся прочь! – закричала Саша и швырнула в рожу мертвеца вантуз. Он даже не шевельнулся. – Не трогай меня!

Она забыла молитвы. И чем помогут они, если целый священник не справился со злом доходного дома?

Садивский опустил голову, рога нацелились на жертву. В животе Саши пекло, будто там переваривались угли. Как же повезло тете Гале, умершей от инфаркта! Саша скорчилась на дне обшарпанного эмалированного гроба.

Мертвец оперся о косяк. И внезапно отпрыгнул. Зашипел. Нити слюны болтались с отвислой губы. У него и желудка-то не было: за распоротой шкурой на брюхе виднелся позвоночник. Но слюна обильно сочилась из пасти.

– Сука, – проскрежетал он, – вонючая сука. Тупая гнида.

Лапы скользнули по полу и остановились возле крашеной в зеленый цвет перемычки, отмечающей черту между паркетом и плиткой. Пальцы сжались, ногти вонзились в ладони.

– Шваль, – прорычал Садивский. Его утробный голос вибрировал от ненависти. Рога кололи пустоту. – Потаскуха!

Сашу осенило. Соль в пороге! Киношные вампиры нуждаются в приглашении. Хома Брут защищался от нечисти меловым кругом. А заложному мешала войти в ванную полоска хлористого натрия. Обыкновенная поваренная соль.

– Ты не можешь, – прошептала Саша, – не можешь ее переступить.

С обиженным рыком Садивский начал отползать. Ногти цокали по настилу. Ужасные черты скрыла полутьма. Он превратился в рогатый силуэт и исчез за поворотом. Ушел в гостиную.

«Мама убрала пороги, – подумала Саша, – раскупорила комнаты».

Тетя Галя знала о магическом свойстве соли. Наверное, ей подсказали сны. В снах, даже здесь, не все желают твоей смерти. Она засыпала порошок под высокие порожные бруски.

Надежда дала новые силы. Саша выпрямилась. За стеной в чулане килограммы соли. Хватит, чтобы выбраться, разбрасывая ее, как хлебороб – зерно. И у кладовки тоже есть порог. Достаточно рывка.

Она спустилась на пол. За дверями было тихо и пусто. Выл ветер, дождь стучал по крыше. Что он делает в маминой гостиной, этот дохлый медиум?

Саша смахнула слезу. Три секунды, и она – обладательница ящика соли. Занесла ногу над перемычкой.

Садивский вылетел из мрака и понесся к девушке. Она чудом не грохнулась на пол. Отпрянула в угол. Показалось, что он протаранит защиту, снесет нашпигованный солью брусок. Но заложный затормозил у порога. В его протянутой лапе извивался маленький шерстяной комочек. Саша услышала писк. Сердце сжалось от боли.

– Не прикасайся к нему, тварь!

Мертвец ехидно ухмыльнулся. Взвесил Сверчка в кулаке. Пасть открылась, слюнявая и смрадная. Саша вспомнила журнальную иллюстрацию, которая испугала ее в детстве. Репродукция картины – она запамятовала автора. Босх или Гойя. Сатурн, пожирающий детей. Римский бог с огромным ртом и глазами умалишенного.

Сверчок мяукал. Рука тащила его к частоколу зубов.

Саша зажмурилась. Заткнула ладонями уши, чтобы не слышать хруст. Насмешливое мурлыканье кормящейся гадины. Мертвец ел, перемалывая челюстями косточки. Саша задрала голову и закричала во все горло. Вопль понравился доходному дому.