Глупое шальное воображение продолжало рисовать ей красивые пляжи, нашептывало шелестом океанического прибоя, будоражило душу возможными невероятными событиями, грандиозными и феерическими.

– Потому что кровь на них, Катя. Кровь!!! – Витькины страшные глаза в красных прожилках вдруг взглянули на нее сочувственно. – Понимаю, хочется. Понимаю, соблазн велик, но… Но лучше оставить все как есть. А еще лучше…

– Что? – надула она губы.

Противный учительский тон, о котором вдруг вспомнил ее постоялец и помощник, вдребезги разбил все мечты. Все яркое, красивое, искрящееся, калейдоскопом пронесшееся у нее в мыслях за последние несколько минут, поблекло и скукожилось. Все стало снова серым, безликим, в страшных багровых пятнах.

Катя съежилась и оглядела кухню. Все привычно, все на своих местах. Чисто, уютно, славно пахнет. Живи и радуйся. Но как?!

– А еще лучше нам с тобой навестить нашего общего знакомого. Как там его… – И Витька, бессовестная личность, извлек из кармана штанов визитку и зачитал: – Мишин Олег Николаевич. Парень толковый. Он поможет.

– Поможет сокровища найти или поделить их? – Катя рассмеялась злым, на истеричной нотке, смехом. – А если он оборотень?!

– Не похож, – отрезал, сжав губы, Витька.

– А если ему дела нет до нас с тобой и до нашей проблемы.

– Не похоже.

– А если он…

– Хватит гадать, Катерина. – Витькина рука, еще недавно робко скребущаяся в ее дверь, чтобы ста граммами разжиться, вдруг с силой опустилась на стол. – Надо привлекать Мишина. Иначе… Иначе тот, кто пугает нас с тобой каждую ночь, крадучись шастая вокруг дома, в один прекрасный день объявится и…

– И что?

– И убьет нас, дурочка! – Витька без спросу схватил Катину сумку с кожаного диванчика, нашел в ней мобильный, набрал номер с визитки, долго слушал, хмурил брови, а потом заулыбался. – Олег Николаевич? Слава богу!!! Это Виктор, Катин… друг. Помните меня? Отлично! У нас для вас столько новостей, столько новостей! Какого плана? Так насчет этих злодеяний… Ага… Но… Макар не мог! Вы так не считаете? Ага… Понял… Ладно…

Он отключился и какое-то время сидел, тупо рассматривая вымытую до блеска дубовую столешницу. Потом встрепенулся и посмотрел на часы.

– А ты что обед-то не готовишь, дорогуша, сейчас народ повалит, а у нас конь не валялся!

«Говорить не хочет», – сообразила Катя и от расспросов воздержалась. Через минуту она уже подвязалась передником и захлопотала у плиты. Потом одна за другой прибыли сразу три машины, а это, ни много ни мало, шесть мужиков. Голодных, уставших, раздраженных. Пришлось побегать, посуетиться. Потом еще с собой собрала кому пирогов, кому термос с кофе, кому чай, и непременно с чабрецом. Когда все уехали и они с Витькой убрались, сил на разговоры уже не осталось.

– Гиблое это занятие, Виктор. Ты прав был, когда сказал, что я не бабка, не потяну. Ноги гудят! – Она взглянула на свои босые ступни, выглядывающие из стареньких джинсов, в которых она всегда делала уборку. – Надо работу искать.

– Погоди, погоди ты с работой-то, вот разрулим. – Он посмотрел на нее подслеповато, зябко передернулся, – от раскрытой форточки несло холодом, зевнул и, прежде чем уйти к себе, пробормотал: – Завтра к Мишину съездим с тобой, порешаем, что и как, а там уж… Ждет он нас с тобой завтра, Катя. К часу дня ждет у себя в кабинете. Под протокол будем говорить. А это уже серьезно…

Анохин с тоской глядел в злое, искаженное ревностью лицо любимой Аньки и не мог понять, чего она так вызверилась. Он приготовил завтрак – это хорошо, сказала она. Зажарил гренки именно так, как она любила, – с нежной корочкой, посыпал сахарной пудрой – это просто замечательно, подтвердила любимая. И кофе восхитительный, и сок так, как надо, выжат. Все просто супер, чего тогда злиться?!

А Анька не просто злилась, она бесилась!

Для начала она отказалась поехать за город, хотя они планировали. Сослалась на непогоду. Ладно, принимается. Погода в самом деле нелетная. Утренний дождь превратился в ледяную крупу, которой припорошило лужи, тротуары, остановки. Ветер метался, как умалишенный, между домами, нагибая деревья, ероша кустарники. При такой погоде мечтать о шашлыке на свежем воздухе было действительно смелостью. Потом она капризно надула губы, когда он предложил съездить куда-нибудь «пошопиться», погулять, посидеть в ресторанчике, сходить в кино. Придумала усталость и головную боль.

– Ань, чего ты хочешь-то тогда, я не пойму?! – разозлился Анохин, забрасывая на шею кухонное полотенце, которым подтирал расплескавшийся из ее стакана сок.

Она не ответила, надула щеки, странно скосила глаза куда-то себе за левое плечо и что-то такое изобразила губами.

– Чего-чего?!

Анохин перевел взгляд за левое Анькино плечо и начал соображать. Там, в направлении скошенного взгляда, стоял холодильник, за ним стена, за стеной крохотная гостевая спаленка, в спаленке этой нежилась на диване Милка, а на Милке до сих пор был его халат.

Из-за этого, что ли, весь сыр-бор?

– Так ты из-за Милки? – прошептал Анохин, немного повеселев. – Так она скоро съедет, малыш! Не стоит из-за нее так.

– Я и из-за нее, и нет. – Капризно выгнутые губы Аньки вдруг набухли, а глаза наполнились слезами. – Не только из-за нее, Толик!

– А из-за чего?

Анохин протянул к любимой руку, вытер щеки, погладил по плечу. Посмотрел с нежностью.

Последние несколько дней стали для них серьезным испытанием. И для него, и для нее. Милочка старалась, умница-красавица! Его откровенно соблазняла, непомерно и без дела распахивая на груди халат, который, как он и опасался, носила на голое тело, без конца жеманничала, стонала. Ни с того ни с сего пыталась падать в обморок, непременно – в непосредственной близости от него. На Аньку поглядывала как-то странно, с непонятным превосходством и плохо скрываемым злорадством.

Ему, если честно, сначала это было смешно, потом немного волновало, потом начало раздражать. И, что характерно, вдруг стало невозможно жалко Аньку. Она, бедная, не успев встряхнуться после страшной Юркиной смерти, приютила эту девчонку, позволила ей остаться в их доме, потому что служба безопасности решила, что так будет лучше для них для всех. А Милка распоясалась и провоцирует, и провоцирует…

– Так дальше продолжаться не может, Толя, – строго прошептала любимая и зло вытерла слезы. – Ее надо выселять!

– Куда? – шепнул он, безвольно опустив плечи, и тут же закатил глаза, предвкушая долгие объяснения.

Объясняться сразу с обеими дамами и держать оборону с двух флангов было ему не под силу.

– Мне все равно, куда она съедет! – продолжала надрываться в гневном шепоте Анька, покусывая нижнюю губу. – У нее есть сестра! Пускай едет к ней!!!

При этом она ухитрилась раскрошить сразу три гренки, насорить не только на столе, но и под ним, снова расплескать сок и накапать на стол кофейной гущей из чашки.