– Какой день? – На кухню вошел Ревский.

– Мы тебя разбудили? – спросила его, виновато поднимая глаза.

– Меня разбудил запах жареных пирожков, – признался Влад.

– Ой! – совсем забыла, что первая партия была уже на сковороде. Хорошо, что они не успели подгореть! – Спасибо!

– Так какой сегодня день? – переспросил Влад.

– Когда мама печет пирожки с повидлом, – ответил за меня Егор.

– М-м-м! Обожаю пирожки с повидлом! – признался Ревский.

– Правда?! – удивился Егор.

– Ага! А ты – нет?

– Нет, я люблю с картошкой! Или с яблоками! Я не люблю повидло!

–Почему? – спросил Ревский. – Ведь повидло делают из яблок.

– Не знаю. Оно липкое! И сладкое! Потом пальцы липнут!

– И все?!

– Ага!

– Ничего ты не понимаешь! Я научу тебя, есть пирожки с повидлом! За уши потом не оттянешь! – пообещал Ревский!

Поставила на стол тарелку с пирожками.

– Осторожно! Они горячие! Садитесь.

– Мам, я не умывался! – воскликнул Егор и, соскочив с табурета, умчался в ванную, оставив нас одних.

– Я не сказала вчера «спасибо». Прости, – сказала Владу.

– Не нужно. – Ревский подошел и стер пальцем у меня что-то на щеке.

– Мука?

– Мука.

– Ты будешь чай или кофе? – спросила Ревского, глядя ему в глаза. Он стоял, словно чего-то ожидая.

– Все равно. То же, что и ты. Так почему именно сегодня пирожки с повидлом?

Я отвернулась, сделала вид, что смотрю, чтобы следующая партия не подгорела.

После того, что Влад для меня сделал, лгать ему не хотелось. Может, и пора кому-нибудь все рассказать?

– Пирожки и булочки с повидлом любил Сергей. Это отец Егора. Он погиб. Уже давно. – На одном дыхании выдохнула слова, ожидая реакции Ревского.

–И вы их отвозите ему на кладбище?

– Нет. Я, к сожалению, не знаю, где его похоронили!

– Почему?

– Я не была на его похоронах. Костя сказал, что его родители винят меня в том, что он пошел в армию, и не хотят меня видеть.

– И поэтому они не знают, что Егор – их внук? Или есть другая причина? – спросил Ревский.

– Сначала Костя говорил, что мне никто не поверит, а потом, когда Егор уже родился, что они заберут у меня сына, а потом просто говорил, что отберет его сам, если заикнусь про него. – Признание далось легко. Даже очень. Словно сняла с себя какой-то груз.

– Ты ему так верила?

– Больше, наверное, боялась, потому и верила.

– А сейчас?

– Я ему уже давно не верю. Это правда, что Егора забрал Костя?

– Правда. Как и то, что он собирался выехать с ним за границу.

– Зачем?

– Я еще не знаю. Не думал, что так быстро вырублюсь.

– Ты устал, это не мудрено!

Я поставила чашки на стол. Егора до сих пор не было. Я встревожено посмотрела на дверь. Влад поймал мой взгляд.

– Я посмотрю, где он, – сказал Ревский и хотел выйти.

– Не надо. Он купает Жорика. Его сейчас не вытащишь из ванной, пока не наиграется. Это я теперь буду дергаться через каждые пять минут.

Ревский улыбнулся. И вдруг после паузы сказал:

– Вера, я бы мог отвезти тебя. Свозить вас на кладбище,  – сам себя исправил Влад.

Я посмотрела на него. Шутит?

– Ты знаешь куда? – все-таки задала вопрос.

– Знаю.

Наверное, надо было подумать, что я не называла фамилию Сергея. Но это не имело никакого значения, и я согласилась. Немного раздумывала, как быть с Егором, чтобы не нанести вред детской психике. Но Ревский убедил меня, что Егор уже достаточно взрослый, и что он сам посмотрит за ним, и не отойдет от него, ни на шаг!

Вот только пирожков с повидлом не осталось. Влад так аппетитно ел их с молоком, что Егор не удержался, и попросил себе. И Ревский дал ему откусить свой пирожок, чтобы Егор не испачкал руки!

***

Я стояла перед высоким памятником в человеческий рост, на котором был высечено фото Сергея. Таким я его запомнила. Его обаятельная улыбка никак не вязалась с надгробием. Не было той боли, того разрывающего душу чувства, что ему там больно и холодно. Он широко улыбался, словно был рад меня видеть! А я не могла вымолвить ни слова! Наверное, никто не разговаривает с памятниками. Тем более все слова, что я хотела ему сказать, уже давно и ни один раз сказаны. Все слезы выплаканы.

«Прости!» – это все, что я смогла ему прошептать.

Влад остался в машине с Егором, давая мне время побыть одной. Я не знала, сколько простояла так, и не заметила, как Егор вышел из машины и ходил, с детским любопытством разглядывая все вокруг.

– Мам!

Я обернулась на голос сына и увидела, как женщина опускается перед ним на колени и протягивает к нему руку.

– Се-рё-жа! – еле слышно, с мольбой прошептала Мария Алексеевна, ибо это была она. Рядом стоял Аркадий Петрович. Я даже не подумала о том, что родители Сергея тоже могут быть сегодня здесь.

– Маша, встань, ты пугаешь ребенка! – Аркадий Петрович подошел к жене и попробовал ее поднять. Но та не слышала мужа.

Влад был рядом, и Егор взял его за руку. Я же не могла заставить себя сдвинуться с места.

– Серёжа, – снова позвала Григорьева.

– Меня зовут Егор, – ответил сын, прижимаясь к Ревскому.

– Егор, – протянула Мария Алексеевна. Ее рука дрожала. По лицу катились слезы.

– Не плачьте! – сказал Егор, который не мог выносить чужих слез. Он тоже начинал плакать.

– Не буду, – со слабой улыбкой пообещала Мария Алексеевна. – Обещаю! Больше не буду! Егор.

– Тогда почему Вы сейчас плачете?

– От радости, – призналась женщина.

Аркадий Петрович помог ей, наконец, подняться. И посмотрел на меня.

– Здравствуй, Вера. Не видел тебя раньше тут, – произнес Григорьев.

– Я только сегодня узнала, где его похоронили.

– Да, уже наслышан. О многом узнал от твоего мужа, – слова звучали, как упрек.

– Бывшего мужа, – поправила я мужчину. Я стояла, обхватив себя руками.

Аркадий Петрович сильно постарел за это время. Всегда живой взгляд был усталым. Но внутренняя сила все еще не покинула мужчину, на плечи которого выпало столько испытаний. Он будет бороться за тех, кто ему дорог. И пока рядом с ним Мария Алексеевна, взгляд его не погаснет.