— Ну разве что поэтому. Вообще-то мне кажется, что я догадываюсь сама.

— Без разговоров.

«Вот он, Олег Валерьянович. Как всегда все очень просто и быстро», — подумала Лариса.

Утром Котова поспала подольше. Вечером она долго крутилась, все думая о Георгии. Наконец уговорила себя, что все сделала правильно, жалеть не о чем, и уснула под бодрый храп подвыпившего муженька из другой комнаты.

Приведя себя в порядок, Лариса поехала в ресторан.

— Лариса Викторовна! Выглядите просто замечательно, — приветствовал ее Городов. — Мне кажется, что вы с новостями. Или я ошибаюсь?

— Не ошибаешься, Дмитрий Степанович.

— Значит, дело закончено?

— Да. Это Кондаков.

— Невероятно! А мы тут с ним носились. Я все нарадоваться на него не мог, — чуть ли не стукнул себя по лбу администратор.

— Не вини себя. Я тоже хороша. Я и представить не могла такое. Его и не подозревала.

— А из-за чего?

— Марку дорогую украл. Да. Сегодня Карташов к нам пожалует. Накройте в моем кабинете.

— Конечно, — пробормотал задумчивый Городов. — Нет, ну надо же!

Котова улыбалась. Она с самого утра заставляла себя это делать. Хоть на душе кошки скребли.

Олег Валерьянович явился ровно к обеду. Он весь светился и шагал широко, приветствуя всех на ходу. Карташов знал, куда идти, — прямо в кабинет Котовой.

— Лариса Викторовна, я пришел, — громогласно заявил он с порога. — Гостей встречаете?

— Садись, Олег, хватит паясничать.

Карташов с удовлетворением посмотрел на накрытый стол и присел.

— Ты молодец, я бы ни за что не догадался, — сразу заявил Олег. — Марка. Все дело в ней.

— И что рассказал Кондаков? — Лариса решила поухаживать за полковником, чтобы он меньше болтал о пустяках и быстрее поведал историю.

— И вот еще тот салатик, — показал Олег Валерьянович. — Егор сначала не хотел нам исповедоваться. Да и вообще, ты заметила, что он пьян был?

— Ну не очень.

— Впрочем, это не имеет значения. Когда Кондаков познакомился с Ведерским, он радовался, потому что думал, что вытянул свой счастливый билет. Ведерский сделал его своим помощником и доверял ему во всем. Кондаков собирался сделать карьеру. Больше ни о чем думать он не мог. Поэтому все и получалось.

— А потом?

— Все началось, когда Ведерский показал Егору марки. Кондаков и не знал, что в нем проснется ярый коллекционер. Он загорелся. Ходил с Ведерским в общество филателистов, следил за всем, что появлялось. Я имею в виду, за марками. А потом Семен Александрович купил злополучную марку с мостом. Кондаков просто с ума сходил. Для себя он сразу решил, еще до этой покупки, что сам будет собирать только ценные экземпляры. И вот это была «его» марка. Как сказал Егор, он в нее влюбился.

— Так и сказал?

— Да. Конечно, Ведерский не мог эту марку ему подарить. Егор не мог ее купить на аукционе сам. Но он мог ее видеть в доме своего босса. Если бы не видел, то, возможно, сумел бы забыть. Но она всегда была перед глазами. Ведерскому нравилось показывать ее Кондакову. Он видел, как светятся глаза Егора.

— Ты мне зубы не заговаривай, — отмахнулась Лариса. — Давай обойдемся без сантиментов. Как произошло убийство? Кондаков планировал или все произошло случайно?

— Спланировал. Заранее проделал номер с вином. И поехал. Ведерский не удивился, подумал, что по делу или помочь в чем. А Кондаков улучил момент и ударил первым, что попалось под руку. Ударил сильно, со всей страстью. Потом забрал марку. Он прекрасно знал, где она находилась и где лежал ключик от стола.

— Потом вернулся и делал вид, что снова очень занят приготовлениями. Он даже не мог сказать гостям о смерти, когда я ему позвонила из квартиры Ведерского и попросила об этом, — добавила Котова. — Как же он ничем себя не выдал?

— Артист.

— Нет, это по-другому называется.

— Неважно как. Ну, теперь я могу приступить к самому обеду? — потер руки Олег.

— Ну конечно. Я тебя заговорила.

Карташов приступил к трапезе, а Ларисе стало скучно. Дело закончено. Так всегда бывает. Теперь опять наступят серые будни.

Все внимание будет отдано мужу, дочери и ресторану. Впрочем, впереди один из лучших праздников. Новый год.

Котова улыбнулась.

— Ты довольна? — хлопнув рюмку водки, спросил Карташов. — Все так хорошо закончилось.

— Конечно, я довольна. — Котова подумала о Панине и выпила за его здоровье.

— А кто еще будет? — поинтересовалась Лена, блеснув глазами и отбросив светлую прядь со лба.

— Сотрудники отца, — серьезно глядя на подругу и наморщив лоб, чтобы придать себе вид взрослой женщины, принялась перечислять Дина, — мамины знакомые: ну, там директор ресторана, мать одной моей одноклассницы, парикмахерша, ну и еще кто-то — как обычно, — девушка сорвалась на легкомысленный тон, гораздо более подходящий для ее подросткового возраста. — А какая разница?

— Просто любопытно, Диночка, — пожала плечами Лена и окинула мечтательным взглядом кабинет, обустроенный с большим вкусом.

Ей очень нравилось жилище подружки, а особенно этот роскошный, отделанный дубовыми панелями кабинет. Он казался картинкой из средневекового романа, и только компьютер на столе несколько выпадал из общего стиля. Солнце, проникая в окно, окрашивало древесные планки золотом, отчего обстановка кабинета выглядела еще более притягательной.

Лена находилась в полной эйфории.

— Что ж, Дина, вечеринка очень кстати, — проговорила девушка. — Я как раз не знала, чем завтра заняться.

Потом со скучающим видом встала и протянула руку к своей сумочке.

— Ты уже уходишь? — несколько разочарованно спросила Дина.

— Да, у меня еще сегодня много дел. Нужно принять ванну, родителям позвонить…

— А-а, — протянула Дина, не отметив такого факта, что и на принятие ванны, и на звонок родителям явно не требуется много времени.

Лена все с тем же скучающим видом пошла в прихожую. На прощание она улыбнулась подруге, вышла на улицу, где ее уже ожидало такси, и поехала к себе домой.

Звонок в дверь раздался как гром средь ясного неба. Алтуфьев выругался. Он не хотел никого видеть. Когда первое раздражение прошло, он усмехнулся, размышляя, стоит ли открывать. Выше всего на свете и, уж конечно, значительно выше человеческих отношений он ставил собственное творчество, поэтому, когда работал, на звонки в дверь никогда не реагировал — ведь ушедшее вдохновение уже не вернешь.