Меня начинают бить со всех сторон, пытаюсь сгруппироваться, но кто-то ставит подножку, и я падаю на землю. Удары наносят больше по телу, бьют без схемы, бьют от души. Стискиваю зубы от боли, перед глазами звезды мелькают. Я понимаю, что ничего не смогу сделать, но в голове бьется мысль, что надо собраться и всех этих уродов размазать. Заставить их ползать на карачках. Дышу урывками, вытираю кулаком кровь из носа. Силы неравны, это понятно и школьнику, но я умудряюсь некоторые удары отражать и давать сдачи.

Бьют молча, без каких-либо оскорблений, указаний. Бьют умело и профессионально, деформируя все внутренности. Ощущение времени напрочь пропадает, кажется, что это избиение длится вечность.

Краем глаза замечаю, как один мужик зловеще ухмыляется, крутит монтировку в руках. Все как по команде отступают назад. У меня нет сил сейчас попытаться встать. Выдохся. Совершенно не чувствую тело. Кажется от боли оно онемело, но это мне кажется. Как только замахиваются монтировкой и бьют по ногам, прокусываю губу, сдерживая внутри себя крик. Второй удар уже не в силах смолчать. Физически чувствую, как дробятся кости на ногах. На каком ударе теряю сознание, ничего не запоминая вокруг себя, не знаю. Просто прикрываю глаза и проваливаюсь в непроглядную тьму.

PRO Диана

Я словно вернулась назад в прошлое. Рядом сидел папа, напротив болтала без умолку Марьяна, с нами же сидели ее родители: Анна Петровна и Борис Андреевич. Раньше, до того, как Марьяна улетела в США, мы часто собирались семьями, еще мама была жива. Это были теплые, дружеские вечера. И на душе было спокойно. Сейчас тревожно. Уже в пятый раз проверяю мобильник, ни звонка, ни сообщений, а время близится к девяти вечера.

— Мы пойдем носики попудрим, — Марьяна выразительно на меня смотрит, потом на мой телефон. Какая у меня понятливая подруга, я бы продолжала сидеть на месте и нервничать. Улыбаюсь папе, родителям Марьяны, встаем с ней из-за стола.

— Такое ощущение, что ты сидишь, как на иголках.

— Адам не звонит.

— Так он дал вроде добро гулять.

— Ты не понимаешь. Он не любит, когда я возвращаюсь после него.

— С каких это пор он ведет себя с тобой, как ревнивый муж? — иронично усмехается, открывает дверь дамской комнаты. — Точнее, с каких это пор тебя стало волновать, что он там думает, что чувствует.

— Он хороший человек.

— При условии, что ваши отношения начались необычным образом.

— То, что он шантажировал меня отцом, ему чести не делает, но плохого он ничего не сделал. Наоборот, помог папе поднять бизнес.

— Ну-ну, первая стадия влюбленности.

— Не говори чепухи, Адам мне нравится, но не люблю. Нет, — для большей уверенности с вызовом устремляю на Марьяну взгляд.

— Ага, я так тебе и поверила, Бель ты наша. Звони своему Чудовищу, пока его Аленький цветочек не рассыпался из-за твоего отсутствия, — подруга идет в сторону кабинок, я трясущимися руками открываю журнал звонков. Меня трясет от внутреннего напряжения, и слушая длинные гудки, тревога сильнее стискивает сердце, замедляя его сердцебиение.

— Алло, — раздается в динамике незнакомый голос. Я отстраняю телефон, проверяю правильность набранного контакта, но там высвечивается имя Адама.

— Простите, а я могу услышать Адама Сулимовича?

— А вы ему кем приходитесь?

— Эм… — замолкаю. Кем я ему прихожусь? Не говорить же незнакомцу, что я сплю с Адамом, не имея никаких серьезных отношений. Совместное проживание по сути это удобство, а не показатель серьезности моего статуса. Я стараюсь людям не врать, не врать и себе, но тут с моих губ слетает откровенная ложь:

— Я его невеста.

— Невеста? — удивленно переспрашивают, словно такое невозможно в этой жизни. Я бы сама удивилась, если бы не жажда узнать, что с Адамом.

— А вы собственно кто?

— Капитан Григорьев. Сейчас Адам Сулимович находится в больнице… — у меня с рук выпадает телефон, откуда-то рядом возникает Марьяна. Не знаю, то со мной происходит, почему я так остро реагирую на слово "больница". Вспоминаю сразу же, почти тоже самое мне по телефону сообщили по поводу мамы. Больница, потом ее не стало.

Подруга успевает поймать мобильник и дослушать все, что там говорили. Я озираюсь по сторонам, в голове бьется мысль: с ним что-то случилось. Адам не из тех, кто ляжет в больницу из-за насморка или давления, с ним что-то произошло. Что-то ужасное, не зря у меня душа не на месте.

Я не понимаю, что говорит-спрашивает Марьяна, потому что мне нужно прийти в себя, взять себя в руки и что-то сделать. Точнее поехать в больницу. Вскидываю на подругу глаза, она серьезна. Она такая на работе, в судах, когда ее глаза превращаются в льды, голос звучит с металлическими нотками. Завершает разговор с полицейским и смотрит на меня пристальным взглядом, оценивает степень моей адекватности.

— Я в порядке.

— По тебе не скажешь. Ты бледная, губы трясутся, а в глазах паника.

— Что с ним? — подруга молчит, ее молчание меня заводит, я злюсь. Хватаю ее за плечи и встряхиваю. — Что с ним???

— Успокойся. Умойся холодной водичкой. И руки свои убери.

— Ты скажешь мне? В какой он больнице? — выхватываю из ее рук свой мобильник, ищу номер Кирсановой. Альбина может ничего и не знает, а вот Данияр точно в курсе дел.

— Кому ты звонишь?

— Не твое дело, — шиплю, не сразу попадаю на номер Альбины. Прикусываю губу, отворачиваюсь от Марьяны. Как назло, раздаются одни длинные губки, номер телефона Данияра у меня нет. Сбрасываю, еще раз звоню. Так несколько раз, но мне никто не отвечает.

— Черт! — поворачиваюсь к Марьяне, которая все это время стоит возле раковин и не спеша намыливает руки, гипнотизирует поток воды. — Скажи, где он, и я от тебя отстану!

— Я тебя отвезу.

— Спасибо, — это все, что я способна сейчас выдавить из себя. Я не жду, когда подруга высушит свои руки, возвращаюсь в зал к нашему столику. Папа сразу замечает мое настроение.

— Все хорошо, Диана? — я смотрю ему в глаза, вспоминаю его предупреждение. У меня в голове начинают складываться какие-то пазлы. Он против Адама, никогда этого не скрывал и пытался сделать все возможное и невозможное, чтобы его враг не тронул меня. Враг до меня добрался, жизнь с ним оказалась не ужасом, у нас с ним договоренность. Возможно, папа решил меня спасать радикальным методом.

— Если с ним что-то серьезное, я тебе этого не прощу! — сцежу сквозь зубы, хватаю со стула свою сумочку. Фраза сериальная, абсурдная, я и чувствую себя героиней мыльной оперы, потому что меня накрывает истерика, которую еще держу в руках.

Марьяна выходит следом, мы молча идем к ее машине. Я не говорю, я не думаю. Сев в машину, отворачиваюсь к окну. Не думать, не нагнетать, может быть все не так трагично, но молчание подруги в туалете, ее нежелание говорить, что с ним, а она знает все, наталкивают на очень плохие мысли.