— Ага. И станем мы сгоряча друг по другу лупить. Сработанности-то нуль, — недовольно ворчит «старшой».

— Есть такая опасность. Постараемся ее учесть.

— Ага. Как начнется пальба, так сразу все забудут и начнут шарашить в белый свет, как в копейку. Делов-то для грамотных людей — влезть в промежуток и обстрелять тех и этих, а потом быстро унести ноги. Видали.

— Я понимаю. Но, как сказал Модель[48], когда ему сообщили, что планы раскрыты, — машина пущена. В конце концов, это не самая большая опасность.

— И что тогда — большая?

— Соседи, те же финны и эстонцы. Американский флот потерь не понес практически.

— Насчет финнов — это как-то странно, — сомневается Николаич.

— Не так и странно. Народ свирепый, упертый. И как пехота или моряки — очень даже ничего себе.

— Да не смешите — уж такой упертый и свирепый.

Званцев иронически смотрит на сказавшего это Вовку.

— Вот представь себе — и свирепый, и упертый. Например, на флаге ВВС Финляндии — свастика. С тех самых времен. И ничего. У единственных в Европе. И совершенно официально. А насчет свирепый — берешь и смотришь, как они сюда лезли после революции и какие тут боевые действия шли. Или еще раньше.

— Ладно, бог с ней, с историей. Вы что, серьезно считаете, что есть возможность военного вторжения?

— Не исключена.

— А что сейчас слышно? Где американские корабли?

— Корабли НАТО сконцентрировались у Шпицбергена. Информация точная.

— Что их туда понесло? На Севере считают, не заразятся?

— И это тоже — на Шпицбергене зомби нет. Но мы полагаем, что основная цель — хранилище.

— Не вполне понимаю вас.

— Хранилище — известный бизнес-проект. Вы что, действительно ничего не слыхали? Svalbard Global Seed Vault — «Хранилище судного дня»?

— Как-то пропустил, знаете. Да я не очень-то разбираюсь в военно-морских делах.

— Вы даете! Что, серьезно не слыхали?

— Совершенно. Там что бомбы, ракеты? Или топливо?

— Семена. Хотя бомба, пожалуй, та еще.

— Какие еще семена?

— Обычные. Которые сеют. Сельскохозяйственные культуры, говоря проще.

— Шутите?

— Нет. Отлично сделанное убежище, рассчитанное на воздействие самых серьезных повреждающих факторов. Внутри громадная коллекция семян сельскохозяйственных культур. Оптимальные условия для вечного хранения. Прикрытие на всякий случай. Если что случится катастрофичное, то у человечества будет, откуда взять средства спасения…

— Что-то вы ироничны.

— Никогда не верил в эту чушь, и сейчас тоже. Думаю, что катастрофы ждать пришлось бы недолго. Ничего личного — только бизнес. В таком аспекте.

— По-прежнему не понимаю.

— Вы немного с сельским хозяйством знакомы?

— Минимально. Ну, там гуси мечут икру, а булки растут на деревьях…

— Тогда вкратце — существует всего три типа ведения хозяйства. Первый — кустарный. Есть у вас три ведра картошки — посадили, собрали, съели, на следующий год осталось три ведра картошки на посадку. Удобрения свои, из компостной кучи. Расход сил большой, отдача невелика, финансово невыгодно, зато ни от кого не зависите. Второй — промышленный — с участием многих: одни технику делают, другие удобрения, картошки сажаете, соответственно, не ведро, а тонны — и собираете соответственно. Расход сил на ведро картошки получается меньше, финансово выгодно. И тут самостоятельность есть — и технику можно купить у другого, и удобрения. А сейчас в дело пошел третий способ. Семена обрабатываются так, чтобы дать урожай — и больше воспроизводства не будет. Не предусмотрено. Фирма-поставщик обеспечивает и всем остальным — техникой, химией, заточенными именно под эти семена. И получается очень выгодно, только вот тут уже самостоятельности никакой. Поставщик — монополист.

— То есть выращенное ведро картошки на следующий год не взойдет?

— Взойти-то взойдет, но урожайность будет никакая. А следующая — и того меньше. Это все вместе с ГМО[49]идет в одной струе. И никакой в итоге самодеятельности — либо покупаешь такие семена, либо сдохни. Ну а почем продадут во имя демократии и свободы — полагаю, понятно.

— Но ведь есть же свои семена. Никто ж сдуру не будет одноразовые покупать?

— Уже покупают. Выгодно. А конкуренты… Знаете, в бизнесе с конкурентами не церемонятся. Вот почему-то все случаи птичьего гриппа на нашей территории, как на грех в тех местах были, где крупные птицеводческие комплексы. С чего бы, а? И заброска колорадских жуков имела место раньше неоднократно. Так что есть о чем думать.

— Это не паранойя?

— Обычная борьба с конкурентами. Капитализм. «Ножки» Буша — помните, а? Вроде ж не президентское же дело? А как они переживали, Буши, стоило уменьшить покупки.

— То есть как я понимаю, вы намекаете на то, что готовилось крупномасштабное «Принуждение к миру — 2»? То есть принуждение к покупкам одноразовых семян в мировом масштабе?

— Точно так. Та же песня, что с долларом, только тут уже с жратвой. Тут уж за глотку всех бы взяли куда как крепко.

— А хранилище на тот случай, если поиметая природа отомстит, и все пойдет не гладко?

— Верно.

— Но ведь даже у нас тут в Питере есть на хранении семена. Заведено так, наверное, давно — гордились же, что даже в блокаду не сожрали.

— Не видите разницу между хранилищем и научно-исследовательским институтом? НИИ-то даже бомбовый удар не перенесет, чего уж…

— Кстати, раз такое дело, неплохо бы и нам семенами разжиться. Тут недалеко, на Исаакиевской площади, у «Астории».

— Там от мертвяков черным-черно, — мрачно замечает маленький омоновец.

— Да и не только мертвяки… — Это не менее мрачно говорит его сослуживец Леня.

— Депутатов имеете в виду? — пытается острить Серега, но Леня отзывается невесело.

— У нас там неподалеку БТР сожгли. Очевидно, хотели захватить — шарнули из какого-то крупнокалиберного винта по водителю, не попали с первого раза, ну а мехвод в Чечне бывал, обстрелянный, толковый. Дал, как положено при обстреле, по газам. Следующая пуля влетела в моторный отсек. Гражданских никого не уцелело, а наших — двое добрались, но искусаны были сильно…

— Откуда в Питере крупнокалиберные винтовки?

— В городе-миллионнике и не такое находится. Может, старое что, типа ПТР, а может, и новье. После того как в Грузии гражданская война шла с девяносто второго года, да после Приднестровья, Таджикистана, Карабаха и Чечни, тут всякого можно найти. Мы потому и дернули по воде, что повторять не хотелось. Черт его знает, может, он еще жив, стрелок чертов.