— Куда?

— Надысь, в Британию свою подался… — Швейцар почесал проглядывающее из-под кителя брюхо. — Так это… ваш бродь, может, найдете двугривенный? Или там пятиалтынник?..

— А ты, братец, нахал! — Андрей даже развеселился. Он прекрасно знал неписаные правила сбора конфиденциальной информации, однако всякий раз изумлялся бесцеремонности «добровольных» помощников, с которой они требовали платы буквально за каждое произнесенное ими слово. — Сначала скажи, куда этот мистер убыл? Ведь врешь, что не знаешь!

— Вот те крест, ваш бродь, не ведаю! Знаю только, что аккурат под вечер, в прошлый четверг, к нему приехали двое молодых щеголей, али студентов. Споренько так погрузили перловы манатки в пролетку, его самого и укатили.

— Погоди-ка, говоришь, приехали двое молодых и увезли?.. А мистер Пёрлз… сопротивлялся?

— Двугривенный бы…

— А, вымогатель чертов, держи! Полтину целую даю. Авансом!..

— Ага. Благодарствуем… Так нет же, британец этот будто сам с ними сел. Хотя физия у него шибко грустная была. Попрощался со мной даже, сказал, мол, покедова, Аристофан Мануилович, даст бог, свидимся еще, а нет — не серчай и не поминай лихом…

— Прямо так и сказал? — нахмурился Голицын.

— Так ить примерно… — Толстяк попробовал на зуб полтинник и спрятал в карман.

— А молодые что?

— Ничего. Помалкивали… Не, вру. Когда уже садились в пролетку, тот, что постарше, брякнул второму, мол, на Петроградскую не поедем, сразу за Обводным налево свернем, дескать, есть место и поближе.

— Слушай, Аристофан Мануилович, — Андрея внезапно осенило, — а вот мог бы ты, к примеру, тех двоих опознать?

— По карточке?

— Нет. Живьем.

Швейцар снова почесал брюхо, потом за ухом и хитро прищурился на капитана.

— За полтину?

— За целковый!

— Запросто!

— Ну, тогда поехали…

* * *

Догадка, пришедшая Голицыну в голову в доме на Мойке, оказалась верной. Аристофан Мануилович уверенно опознал в неудачливых налетчиках, напавших два дня тому на капитана у дома вдовы Пашутиной, тех самых «молодых щеголей», которые и увезли мистера Пёрлза в неизвестном направлении за несколько дней до встречи на Лифляндской.

Заплатив честно отработанный целковый памятливому швейцару, Андрей отправил его восвояси, а сам кровожадно уставился на своих крестников.

— Ну, что, голуби сизокрылые, поворкуем?

— Не понимаю, о чем… — начал было заносчивый Жатецкий, но Голицын грубо его оборвал:

— Не дурите, пане! Где Пёрлз?

— Какой еще… — попытался возмутиться Тухачевский, но, перехватив красноречивый взгляд напарника, стушевался.

— Ага. Значит, снова разговора не получается? — Андрей недобро прищурился. — Конвойный! — крикнул в сторону двери. — Этого, — указал на Жатецкого, — обратно в карцер… — А вот с вами, Михаил Николаевич, — продолжил Голицын, когда строптивый поляк вышел, — побеседуем, как говорится, по душам.

— Я не собираюсь…

— Полноте, господин Тухачевский. К чему упрямиться? Мне ведь показаний швейцара достаточно, чтобы возбудить против вас обоих уголовное дело о похищении иностранного подданного. В курсе, сколько вам за сие полагается?..

Молодой человек, набычившись, молчал. Капитан ждал. Наконец Тухачевский сдался.

— Ладно. Что вы хотите знать?

— Куда вы дели Пёрлза? И уж заодно, кто теперь является правой рукой вашего шефа, мистера Рейли — пардон! — господина Лембовски?

Голицын оперся на спинку стула, закинул ногу на ногу и демонстративно посмотрел на большие, красного дерева часы в углу кабинета. Тухачевский тоже попытался принять независимую позу, но потом сгорбился на своем стуле, облокотившись на колени и понурив голову.

— Господин Уэсли Пёрлз, то есть Джордж Уотсон, — заговорил он глухим голосом, — действительно был одно время главным помощником, вернее, первым заместителем господина Лембовски в Обществе дружбы Великобритании и России. Но он каким-то образом узнал, что господин Лембовски… использовал довольно крупную сумму, выданную ему господином генеральным консулом мистером Локхартом, не по назначению…

— То есть — украл?

— Д-да… Он очень хотел прикупить для себя одну ценную вещь… Ну, вот Уотсон и поймал его на горячем, потребовал объяснений, пригрозил доложить о его неблаговидном поступке в Лондон…

— И Рейли испугался…

— Нет! — Тухачевский поднял голову и удивленно посмотрел на Андрея. — Рейли, по-моему, вообще ничего не боится… Нет, он здорово разозлился. Сказал, что чистоплюям не место в разведке.

— Понятно, — удовлетворенно кивнул Голицын. — Куда вы дели тело?

— Да там оно, на Лифляндской, у вдовушки в сарае, на леднике лежит…

— Кухарка же каждый день на ледник бегает. Придумайте, Тухачевский, чего поумнее.

— Так лето ведь, лед в яме тает. Спустили в яму, сбоку лед подковырнули, завалили…

— Ага, выходит, вдовушкины сливки к кофею на покойнике стояли?! Ничего себе!

Капитан, не удержавшись, выругался, вызвал конвойного и отправил молодого убийцу в камеру, а сам сел составлять предварительный отчет. Напрягало его обстоятельство, что сейчас у Пашутиной обыск нельзя было устраивать, дабы не вспугнуть остальных «друзей России». С другой стороны, после ареста сразу двух исполнителей Рейли мог насторожиться и постараться замести следы, избавиться от трупа помощника.

«Вот же мерзавец! — внутренне негодовал Голицын. — Ему даже соотечественника прихлопнуть — раз плюнуть. И откуда только такие звери берутся?..» Впрочем, он тут же вспомнил, что Рейли никакой не англичанин, благо, что получил британское подданство, втеревшись в 1895 году в доверие к агенту Бюро разведки Ее Величества, Чарльзу Фотергиллу. Рейли якобы спас агента от разъяренной пумы, и тот в благодарность, по возвращении в метрополию помог ему получить британский паспорт и превратиться из Зигмунда Розенблюма в Сиднея Рейли.

Чтобы хоть немного успокоиться, Андрей отправил к дому Пашутиной еще одного сотрудника под видом бродяжки, устроившего себе лежку на задах усадьбы, в небольшой рощице, сохранившейся при застройке. Этому агенту Голицын строго-настрого наказал: отмечать всех, кто появится в его поле зрения, независимо от внешнего вида и направления движения.

* * *

Расторопный Шварц устроил телефонный разговор между Голицыным и Давыдовым.

— Здравствуй, Денис. Вся надежда на тебя. Из нас всех ты единственный участвовал в люйшуньском конфликте. Тебе что-либо говорит фамилия Залесский?

— Здравствуй, Андрей. — Давыдов помедлил. — Одно то, что задаешь этот вопрос ты, мне уже многое говорит.