Теперь он горько сожалел об этом. Он увлек их в западню, украл у них несколько дней жизни. Вокруг него женщины и дети лежали на влажной траве. Их кровь стекала в грязные стоки. Узники и их освободители повели себя так же, как любая охваченная паникой толпа, – бежали куда глаза глядят, сталкивались друг с другом, подставлялись, как блеющие ягнята, под пули легионеров. Сейчас общим и целенаправленным стало отступление к лагерю. Вполне объяснимый рефлекс заключенных: они жаждали укрыться в бараках, из которых только что вырвались. Поток подхватил также уцелевших членов организации. У них не было иного выбора на этой равнине, полностью лишенной рельефа. Но прятаться в закрытом помещении было безумием. Возможно, это даст выигрыш в несколько минут, но легионеры, уничтожив всех снаружи, легко расправятся с теми, кто в бараках. Достаточно поджечь их или пустить смертоносный газ.

Влажный ветер источал запах пороха, рвоты, крови. В темноте слышались лишь автоматные очереди, стоны, хрипы умирающих. Он увидел маленькую группу усамов, которые бежали, втянув голову в плечи, к воротам лагеря. Трое, с виду ровесники, в светлой одежде, сухощавые, проворные. Их решимость поразила его: похоже, эти ребята не поддались панике, не покорились обстоятельствам, пытались вести свою игру. Быть может, у них есть какой-то тайник? Погибать так погибать: он решил связать свою судьбу с ними. Всадники Апокалипсиса, в черных мундирах и касках, уже заслоняли горизонт, полыхающий яростными отблесками выстрелов.

Ему словно обожгло правую щеку. Пуля прошла всего в нескольких сантиметрах от его головы. За спиной раздался женский вопль. Он ринулся за усамами, не обращая внимания на несчастную, ибо медлить было нельзя. Он лавировал между обезумевшими тенями, перепрыгивал через трупы, стараясь не терять из виду троих беглецов. Перед колючей проволокой, превратившейся в настоящую гидру с щупальцами, образовался затор. Люди толкались и почти дрались, пытаясь прорваться в лагерь. Трое усамов проскользнули сквозь толпу, как острый лемех, взрезающий рыхлую землю. Ударом колена и приклада он освободился от колючих щупалец. Миновав эту преграду, увидел, что три светлых пятна удаляются по дорожке, ведущей направо и почти параллельной заграждению. Он бесцеремонно раскидал стоявших на пути женщин и детей. Усамы добрались до угла со сторожевой вышкой, свернули на маленькую дорожку слева, вступили в узкое пространство между рядами бараков и колючей проволокой. В ноздри ему ударил такой резкий запах аммиака, что он едва не задохнулся. Видимо, в этом месте был сортир под открытым небом. Усамы, пройдя между третьим и четвертым бараком, затеяли какой-то странный танец, значение которого он не понимал. Неслышно приближаясь к ним и открыв рот, чтобы перевести дух, он прижимал к бедру штурмовую винтовку. Древние слова шелестели в глубине его души. Будь бдителен, когда имеешь дело с усамами, никогда не знаешь, что выкинут эти коварные твари, всегда готовые вонзить кинжал в спину. Плодятся они, как кролики, их женщины настоящие несушки. Если ничего не предпринимать, их станет больше, чем нас, скоро в каждой деревне появится мечеть. Старые семена злобы, проросшие на христианской земле после войн за независимость и первых волн иммиграции. Со времен крестовых походов и даже появления ислама, говорил обычно Фюре, бывший преподаватель истории, один из столпов организации Центр-Берри.

Фюре, который произвел на него сильнейшее впечатление с первой же встречи – своей седой гривой, пушистыми усами, изумительным красноречием, безграничной эрудицией. Фюре, подражая которому он даже кличку себе придумал – в подполье его звали Фуин.[7]Блестящий Фюре, так непохожий на его родителей, мелких лавочников, серыхлюдишек, согнувшихся под общим ярмом, которые верили всем слухам и повторяли любую злобную чепуху. Образцовые подданные архангела Михаила, появлявшегося только в телевизионных передачах, весьма умеренные христиане, не пропускавшие ни одну воскресную мессу из страха потерять хоть час райской жизни или же упустить клиента. Они любили его на свой манер, как холят и лелеют молоденький росток в надежде, что когда-нибудь он принесет плоды. Они оставили в его душе более прочный след, чем ему казалось прежде, они отравили его своими речами, внушили ему эту животную ненависть, которая разлилась по венам, как медленный яд. Теперь ему надо было опасаться своих собственных реакций. Он никогда не встречался с уса-мами, знал их только по анекдотам, одновременно смешным и язвительным, которые рассказывали друг другу члены организации. Ушиб колена помешал Фюре принять участие в рейде на ЦЭВИС. Он надеялся, что предатели не наведут легионеров на его убежище. К счастью, он менял их очень часто, как все руководители подпольных организаций демократической и светской Европы. Люди такого масштаба необходимы для строительства нового мира.

Трое усамов подняли люк, открыв лаз примерно в метр шириной. Их согласованные и точные движения показывали, что они уже пользовались этим укрытием. Двое скрылись внутри, третий сел на краю, спустив ноги и придерживая рукой люк.

Он выскочил из-за барака, в три прыжка одолел расстояние до тайника и приставил ко лбу последнего уса-мы дуло своей винтовки.

– Я тебе зла не желаю. Просто хочу спуститься туда с тобой.

Усама посмотрел на него расширенными от ужаса глазами, скосил глаза на винтовку, вгляделся в это сатанинское лицо, размалеванное черными полосами, затем жестом предложил сесть рядом с ним. Треск автоматных очередей заглушали регулярные сильные разрывы. Легионеры расчищали себе путь гранатами и минами. Между бараками расползался едкий, удушающий дым.

– Эй, парень, поторопись! – шепнул усама. – И перестань тыкать мне в башку своей штукой!

Он даже удивился, что усама говорит по-французски. Подсознательно, как он понял сейчас, они казались ему чужаками, паразитами, разъедающими Европу, но сохраняющими свои обычаи и язык.

– Иди первым, я закрою люк.

Он кивнул, поставил винтовку на предохранитель, спрыгнул вниз и пополз по узкому лазу с заметным уклоном. Ему хотелось выть от ужаса. Тесные проходы, отверстия, трубы, коридоры всегда нагоняли на него панический страх. Он боялся задохнуться в замкнутом пространстве, где помощи ждать неоткуда и где ничто не спасет – ни слезы, ни крики. Руководители организации, которых уведомили о его клаустрофобии, никогда не поручали ему заданий, требующих проникновения в подвалы, подземелья, каминные трубы. Он не успел испугаться до потери сознания, так как вдруг ощутил под собой твердую почву, неуклюжим кувырком вырвался из лаза и на несколько секунд застыл, ничего не различая в густом мраке.

– Это ты, Мустафа?

Немного привыкнув к темноте, он увидел в нескольких метрах от себя светлые силуэты двух других беглецов. Ему не хватало воздуха, но вдохнуть глубоко он не мог из-за ужасного, удушающего запаха. Его вновь охватила паника, и он с трудом удержался от, того, чтобы дать очередь по усамам. Вырваться отсюда любой ценой, ощутить ласковое прикосновение воздуха к коже, разжать мощные челюсти, сдавившие грудь.

В лицо ему ударил луч света, и он заслонил глаза тыльной стороной ладони.