— Что-то ее с утра не видно. Как следует напоили?

— Не больше двух мартини.

— Яйца с беконом будете?

— Да, парочку, омлет, пожалуйста.

— Вы что, думаете, здесь ресторан?

— Ага, и на гарнир картошечки позажаристей. — Он подмигнул Мэтью, который с открытым ртом сидел над чашкой кукурузных хлопьев. Юные Лоу совсем не привыкли к словесной перепалке за утренним столом.

— Моррис, не могли бы вы подбросить меня до вокзала по дороге на работу?

— Конечно. А куда ты собралась?

— Помните, я говорила вам, что хочу навестить семейную могилу в графстве Дарем?

— Но это довольно далеко.

— Я там и заночую. Вернусь завтра утром.

Моррис вздохнул.

— Завтра мы здесь уже не увидимся. О'Шей починил крышу, так что я возвращаюсь в свою квартиру. Чего мне будет не хватать, так это здешней стряпни.

— А вам не страшно туда возвращаться?

— Ну, ты же знаешь, как говорят в народе: глыба замерзшей мочи два раза в одно место не падает.

— Дети, поторапливайтесь, не то в школу опоздаете!

Мэри поставила перед Моррисом омлет с беконом, и он с пониманием дела принялся его уписывать.

— Послушай, Мэри, — сказал он, когда дети ушли из кухни. — С твоими талантами не пристало быть матерью-одиночкой. Почему бы тебе не уговорить твоего попа стать протестантом? Тогда он с полным правом мог бы на тебе жениться.

— Странно, что вы об этом заговорили, — ответила она, вынув из кармана почтовый конверт и помахав им в воздухе. — Он пишет, что сложил с себя церковный сан.

— Здорово! И хочет на тебе жениться?

— По крайней мере, жить со мной вместе.

— И что ты собираешься в связи с этим делать?

— Я решила подумать. Все-таки интересно, что случилось с Хилари? Мне хотелось бы переговорить с ней перед отъездом.

В дверях появилась Аманда в школьной форме — в темно-бордовом пиджачке, белой блузке с галстуком и серой юбке. Ученицы раммиджской школы для девочек юбки носили настолько короткие, что вид у них был как у мифических гибридов вроде русалок или кентавров: выше пояса суровая чопорность, а ниже — раздвоенная и неприкрытая живая плоть. В это время дня окрестные автобусные остановки были сущим раем для зачарованных созерцателей недостижимых услад. Под пристальным взглядом Морриса Аманда покраснела.

— Я пошла, Мэри, — сказала она.

— Погоди, детка, сбегай-ка наверх и спроси у мамы, будет ли она пить чай.

— Мамы наверху нет, она у папы в кабинете.

— Правда? Мне нужно кое-что сказать ей насчет ужина. — Мэри торопливо вышла.

— Кажется, через неделю в Раммидже будут давать концерт «Би Джиз», — сказал Моррис Аманде. — Хочешь, куплю билеты?

Глаза ее засверкали:

— Ой, купите, пожалуйста!

— А может, и Мэри с нами пойдет или даже твоя мама. Тебе нравится «Би Джиз»? — спросил он Мэри, когда та вернулась.

— Я их ненавижу. Аманда, тебе пора идти. Мама твоя висит на телефоне.

Когда подошло время уезжать, Хилари все еще сидела у аппарата. Мэри написала ей записку, пока Моррис выгонял на дорогу свой «лотус», от шума выхлопной трубы которого в холле задрожали все стекла.

— Во сколько у тебя поезд? — спросил он, глядя, как Мэри, осторожно маневрируя своим животом, усаживается на сиденье.

— Без десяти девять. Успеем?

— Успеем.

— Да, эта машина не для беременных женщин!

— Спинка сиденья откидывается. Так лучше?

— Отлично! Ничего, если я порелаксирую?

— Валяй.

И они сразу попали в хвост дорожной пробки на шоссе Мидленд. Очередь на автобусной остановке с любопытством взирала на то, как Мэри Мейкпис занимается поверхностным дыханием в ковшеобразном сиденье «лотуса».

— А это для чего? — поинтересовался Моррис.

— Психопрофилактика. Чтобы вам было понятней, способствует безболезненным родам. Меня этому Хилари научила.

— И ты в это веришь?

— Верю. Русские уже давно ее применяют.

— Держу пари, это потому, что им не по карману обезболивающие средства.

— Зачем нужно обезболивание в самый ответственный момент в жизни женщины?

— Дезире вообще хотела, чтобы ее отключили на все девять месяцев.

— Ей просто заморочили голову, с позволения сказать. Медикам очень успешно удается убедить женщин в том, что беременность — это род болезни, вылечить которую может только врач.

— А что думает об этом О'Шей?

— Он придерживается старомодного убеждения, что нужно перетерпеть боль.

— Это на него похоже. Ты знаешь, Мэри, мне до сих пор непонятно, как ты ему доверилась. Он смахивает на тех врачей, которые в дурных гангстерских фильмах вынимают у бандитов пули.

— Здесь такая система. Чтобы получить направление в больницу, надо стать на учет у районного врача. А О'Шей был единственным, кого я знала.

— Мне даже подумать неприятно о том, что он тебя обследует. У него же грязь под ногтями!

— Ну, осмотр он перепоручает больничным врачам. Он лишь раз прочел мне лекцию по гигиене беременных и сам засмущался до потери пульса. Уставился на скверную репродукцию Пресвятого Сердца, которая висит у него на стене, и бормотал про себя, будто молился.

Моррис рассмеялся:

— Это точно О'Шей!

— И вообще, во всем этом было что-то потустороннее. Да еще эта медсестра…

— Медсестра?

— Такая темноволосая щербатая девица.

— Нет у него медсестры, это Бернадетта, ирландская родственница, бесплатная прислуга.

— Но на ней был медицинский халат!

— Это фокус с переодеванием. О'Шей просто экономит деньги.

— Ну, короче, она озлобленно пялилась на меня из угла комнаты, словно дикий зверек. Не знаю, может, она и улыбалась мне, но это больше походило на оскал.

— Не улыбалась она тебе, Мэри. На твоем месте я держался бы от нее подальше. Она ревнует.

— Ко мне?

— Она думает, что это я сделал тебе ребенка.

— Господи Боже мой!

— А что в этом удивительного? Я вполне на это способен. Во сколько, ты сказала, твой поезд? Без десяти девять?