Распечатывая несколько эскизов премьерной афиши, присланной знакомым художником для утверждения Липатовой, Ника глядела на нехотя, рывками выползающие из принтера плотные листы и думала о том, что говорил Стародумов, пока они ждали Катю, устроившись на ковре фойе. Ника сидела подтянув ноги к груди и поставив подбородок на удобную выемку колена, словно нарочно придуманную для этого природой. Борис лежал, склонив голову набок и, совсем изнуренный опьянением, которое все больше сменялось похмельем еще до наступления следующего дня, разговаривал все медленнее и неразборчивее. И вслушивалась Ника лишь потому, что темой разговора стал Кирилл.

– Мечников этот – пройдоха. Все от него будто башку потеряли. Даже Риммке – и той мозги снесло. Хотя у нее их вообще-то не было отродясь… Даже Лариска моя растаяла. А чтобы Лариска растаяла, ты мне уж поверь, это надо умудриться.

Ника стыдливо раскраснелась и тревожно покосилась на актера, но тот был занят лишь развитием собственной мысли:

– Парень он, конечно… Не красавец, это уж точно. Но с изюминкой, с огоньком. Лариска таких любит. Вон как оживилась, когда он пришел. Перья распушила, дура. А он на нее внимания не обратил. Как уж она перед зеркалом вертелась! Кофточек прикупила, аж три штуки. Только куда ей с цыганкой тягаться – смех. Нет, я не против этого товарища, мне он даже нравится. Но рисковый. И если уж пошла такая пьянка – думать головой надо, а не одним местом. Составил он Лариске моей бизнес-план… ну типа развития театра, премьера, привлечение капитала…

Увлекаясь темой, Стародумов стал выражаться довольно складно, и только частое громкое икание портило эффект. Ника принесла ему воды, и он несколькими глотками осушил стакан – и снова икнул.

– Ой. Так вот. Мечников. Это-то все хорошо, ладно, молодец, возьми с полки пирожок… Но потом-то я узнаю, что она кредит оформила в банке, понимаешь? Не иначе как с его подачи… Грамотей, умник!.. – Актер не удержался и добавил крепкое словцо, картинно похлопал себя по губам и лукаво блеснул уставшими глазами. – Кредит… Под залог квартиры! А лачуга-то наша хоть и записана на нее, но так ведь я тоже в ней живу. А меня спросить? А? Ни в грош меня не ставит, я тебе точно говорю. Как пустое место.

Ника этого не знала. Дело действительно рискованное. Но Кирилл – если это и правда была его идея – мог предложить такое только в случае полной уверенности в успехе всего предприятия и дальнейшем процветании театра. Иначе не стал бы привлекать своих друзей в качестве спонсоров, он слишком хорошо знает, как дорого обходится «авось»… Так вот почему он так печется о том, чтобы спектакль получился как можно лучше! Ника улыбнулась с затаенной нежностью и в эту же секунду простила его: то, что ей пришлось вылезти из своей ракушки ради постановки хореографии, – отнюдь не самая большая жертва, на которую пошли в этих стенах.

– Но вот за что я ему буду всегда благодарен, так за то, что это он сплавил Валерку. Помнишь Зуева? Любовничек моей Лариски. Актер? Да ему только зайца-побегайца на утреннике играть. Она думала, я не знаю… Как же… А Мечников его каким-то своим друзьям подсунул в сериальчик, тот и свалил по-быстрому. Не то что я, дурак, сижу тут…

– Откуда вы все это знаете? – не утерпела Ника, несмотря на то что зареклась поддерживать разговор до прихода Кати.

– Они на банкете говорили, я слышал. Это ведь те же самые друзья, что у Лариски теперь за спонсоров.

Здесь Стародумов, конечно, привирал – или что-то перепутал. Ведь Валера Зуев ушел из театра «На бульваре» еще до появления Кирилла Мечникова. Ника как раз хотела прояснить этот момент, но в театр ворвалась Катя, неаккуратно стуча каблуками, и девушка с готовностью поднялась ей навстречу.

Дело было даже не в отсутствии Улисса на репетиции, все просто шло из рук вон плохо. Актеры путали текст, налетали друг на друга, в начале четвертой сцены плохо прибитая планка отвалилась от декорации, стоило Паше Кифаренко повиснуть на ней. Не удержавшись, парень грохнулся плашмя с высоты собственного роста, ударившись подбородком о пол, так что отчетливо клацнули зубы.

Лариса Юрьевна взирала на это с едва ли понятной апатией. А в какой-то момент вяло дернула рукой и встала, направилась к выходу из зала. Вмиг осиротевшие актеры доиграли сцену до конца и прервались нерешительно, не зная, вернется ли она.

Ника юркнула в коридор. Конечно, все это было не ее делом, но, согласившись ставить хореографические вариации, она стала каким-то образом причастна к спектаклю и даже чувствовала свою ответственность за всех этих людей. Постучав костяшками пальцев по косяку, она прокралась в липатовский кабинет, желая спросить, какие будут дальнейшие распоряжения.

Очевидно, никаких. Липатова сидела за столом, уставившись в одну точку прямо перед собой, и кисть ее руки, свесившись с подлокотника, изогнулась красиво и безвольно, вся в переплетении лиловых венок.

– Лариса Юрьевна…

Та даже ухом не повела, будто не слышала. Ника подошла ближе, хмурясь, и глаза ее выхватили синюю полицейскую кайму и желтый герб на экране монитора. На компьютере была открыта страница сайта с заголовком «Заявление на розыск человека».

– Лариса Юрьевна, там ребята…

– Да, сейчас, – худрук рассеянно потерла лоб унизанными кольцами пальцами. И вдруг подняла на Нику тоскливые, как у бродячей собаки, глаза. Девушка почему-то тут же присела на стул и, прежде чем сообразить, уже держала ее руки.

– Скажи, что мне делать? – прошептала Липатова беспомощно.

– Что случилось?

– Я… Борис… мой… – она поднесла ко рту руку, словно пытаясь поймать еще не произнесенные слова. И ткнула в монитор. – Можно уже сегодня написать. Раньше говорили, только через три дня, а теперь можно уже сейчас.

Ника никак не могла уяснить. Она прочитала официальную информацию. Действительно, о пропаже человека можно заявить сразу, как только это становится очевидно самым близким. Но при чем тут Борис?

– Ты только никому не говори. Хотя как не говори, они же будут допрашивать… Наверное. Они же должны всех допросить, нет? Может, кто-то что-то знает. – И, наконец, собравшись с духом, проговорила: – Борис не ночевал дома.

Прозвучало это так просто и обыденно, до смешного. И тем страннее выглядела Липатова, ее растерянность. Как будто это она пропала. Ника вздохнула:

– Лариса Юрьевна, не надо…

– Говорят, чем раньше начнут искать, тем больше шансов! – перебила и зачастила женщина, вцепившись в Никину руку. Ее ногти больно царапали, но хватка была такой крепкой, а сама Липатова такой огорченной, что Ника решила потерпеть. Гораздо важнее было все-таки сказать правду. Но Липатова не давала вставить и слова: – Конечно, мне наверняка скажут, что он взрослый мужчина и мало ли что бывает. Но я-то его знаю. Много лет. У него был сложный период, но все это давно в прошлом, он справился. И… сейчас не то время, не та ситуация. Все по-другому. Я чувствую, что-то случилось. Не мог он просто так… У него и друзей-то нет. Все, с кем он общается, служат у нас. Сложно с кем-то поддерживать отношения, когда здесь днюешь и ночуешь. Мы же все как одна семья, никого больше-то у нас и нет… Нет, есть еще Свердловы, но у них он не появлялся, я звонила, понимаешь? Миша говорит, не знает, где он. Вчера на репетиции я его видела в последний раз, и… Такого никогда не было! Нет, было, конечно, он уходил, но это было в то время. И телефон у него вне зоны доступа…