Все пятеро азиатских ученых явно смущены, а у тер Борчта из ушей от злобы практически дым валит.

— Прекращайт! — рявкает он, в раздражении с силой хлопнув в ладоши. — Они будут вас спрашивайт вопросы. А вы будет отвечайт. Понятно?

— Как дважды два.

Если бы тер Борчт мог меня треснуть, по всему видать, он бы мне с удовольствием врезал. Наверно, постеснялся иностранным гостям истинную свою рожу показывать. Уселся за стол и начал злобно швырять бумаги с одного края на другой.

Азиатская команда подошла к нам поближе и с любопытством принялась нас во все глаза оглядывать. Как зверей в зоопарке. Этак на нас еще пока никто не смотрел.

Мы все внешне присмирели и стоим молча. Но внешность обманчива. Внутри у меня нарастает дикая злоба. Этих пятерых я сама одной левой прикончу. И тер Борчта впридачу. Флайбоев тоже немного — справиться можно. Чего же я стою, как покорный баран? Что меня останавливает? Ошейник. Как я понимаю, ему стоит только кнопку нажать, меня так током шибанет, что дух из меня враз вышибет.

Азиатские ученые что-то между собой тихо лопочут, а я вспоминаю, что какая-то страна хотела купить нас как оружие. Массового поражения, что ли? Мне-то понятно, дорогой читатель, что затея эта совершенно идиотская. Младенец бессмысленный, и тот поймет. Но ты же знаешь, что военные — просто полные кретины. Так что не удивляйся.

Один за другим иностранные белохалатники медленно обходят вокруг меня, потом вокруг Надж и Ангела и, очевидно, восхищаются, как поразительно мы похожи на живые существа. Тотала они совершенно игнорируют — он их не интересует. А на Ари смотрят с нескрываемым отвращением. Я уже так к нему привыкла, что не замечаю никаких его уродств. Но здесь, чужими глазами, ясно вижу: он не похож ни на человека, ни на ирейзера. Он похож на… неудавшийся генетический опыт.

Заметив, как азиаты на него смотрят, Ари краснеет до корней волос. Как же мне его жалко! И всего-то за коротких четыре года эти гады превратили славного трехлетнего пацаненка в гору плохо упакованных в грубую шкуру неестественно накаченых мускулов, да еще с приставными крыльями. Он знает, что похож на монстра, знает, что умирает, но не понимает, за что ему выпала такая доля.

— Да вы фотографируйте, не стесняйтесь. Потом еще дома налюбуетесь, — радушно предлагаю я иностранцам. От удивления, что я еще и говорить могу, они чуть не подпрыгнули. Любопытство их теперь совсем зашкалило.

— Сдрасдвуй, — смог, наконец, выдавить из себя один из них. — Мы спросим тибя нескилька фапросиф, — говорит он по-английски, но с сильным акцентом.

В ответ я закатила глаза и состроила им рожу, на что они в восхищении снова что-то залопотали друг другу.

— У типя ессь имя? — спрашивает самый резвый из них. И карандаши в руках у всех пятерых повисли над блокнотами.

— Да, меня зовут семь-пять-девять-три-три-девять-х/один, — слышу, как зашипел за столом тер Борчт, но, видно, решил не вмешиваться.

Иностранный белохалатник смотрит на меня в замешательстве и поворачивается к Надж:

— Как типя совут?

Надж чуток поразмыслила:

— Джессика-Миранда-Алисия-Мандарин-Бабочка, — она, похоже, очень довольна своей изобретательностью и гордо мне улыбается.

Белохалатники снова о чем-то переговариваются, и я слышу, как один из них удивленно повторяет: «папошка?»

Дальше очередь Ангела. Они все смотрят на нее:

— Ми путим сфать типя Малинькайа дефачка, — говорит их начальник, видимо, решив не напрягать свое серое вещество очередным странным именем.

— Ладно, — соглашается Ангел. — А я тогда буду звать тебя Белый-лабораторный-халат.

— Похоже на индейское имя, — говорю я.

Теперь в нашу содержательную беседу вступает новый белохалатник:

— Расскашите нам про фаш инстинкт напрафления. Как он рапотает?

— Как будто внутри меня встроена Система Глобального Позиционирования, Джи Пи Эс,[20]— честно отвечаю я им и начинаю развивать мысль дальше, — говорящая система. Я ей говорю, куда мне надо лететь, а она мной руководит: сделай двадцать миль, поверни налево, съезд девяносто четвертый и так далее. Очень командовать любит.

— Правта? — доверчиво округляют они глаза.

— Конечно, неправда, идиоты, — рассердилась я на такую редкостную тупость. — Откуда мне знать, как она работает. Я только знаю, что она безошибочно посылает меня в прямо противоположную сторону от таких тупиц, как вы.

Теперь даже азиаты, кажется, раздражены. Еще пять минут, максимум, и они больше не выдержат и закончат наш высокоинформативный разговор.

— Как фысако фы мошете летать?

— Не знаю точно, дайте мне проверить мой желудочный альтиметр.[21]— Опускаю глаза вниз и на пару инчей поднимаю на животе футболку. — Где же он? С утра вроде был на месте.

— Так высоко, как самолет? — нетерпеливо допытывается Белый-лабораторный-халат.

— Выше, — уверенно говорит Надж.

— Высе, тем самалет? — восхищенно вступает третий член группы.

Надж убежденно кивает:

— Мы так высоко можем залететь, что там даже не слышно, как резинка вокруг пальца вертится — бз-бз-бз. — Она сделала несколько вращательных движений пальцем и насупилась. — Вы имеете в виду игрушечный самолет?

Тер Борчт не выдерживает и вскакивает на ноги.

— Хфатит! Вы ничего не добейтесь от этих недоделки!

— Ну что ты, Борчтик, не нервничай. Такие хорошие люди пришли с нами поговорить. Они знают, мы можем летать очень высоко. Они знают, мы можем всюду найти дорогу, даже в темноте. Они знают, что мы летаем со средней скоростью сто миль в час. Я уверена, они хотят узнать о нас поподробнее.

Ну-ка, думаю, дай я этой морковкой у них перед носом помашу, вот и посмотрим, что они дальше будут делать. Проведем и сами маленький научный эксперимент.

Похоже, клюнули на мою морковку. Пятеро иностранцев как сумасшедшие записывают каждое мое слово. А тер Борчт, скрипнув зубами, тяжело опустился на место.

— Тебе бы, Борчтик, надо было прекратить есть жареное. — Похлопав себя по животу, показываю ему на его массивное брюхо. Подмигиваю ему и с серьезным видом поворачиваюсь к азиатам-белохалатникам:

— Вам, может быть, будет интересно узнать, что нам требуется значительное количество топлива. Каждые два часа плюшки, молочный коктейль, куриные котлетки, стейк, сосиска и…