«Знай же, пресветлая. Гласителя выбирает только Бог, и никто другой. Это говорю я, Ярчайший, Возничий Колесницы Солнца, Повелитель Мышей, Даритель Благ. Не стремись к власти, потому что она уничтожит тебя. Не стремись носить солнце в своей душе, потому что оно сожжет тебя. Пути богов причудливы и недоступны пониманию смертных. Ты храбра, Ретия. Ты сильна. И этого достаточно. Удовлетворись тем, что у тебя есть».

Отзвуки этих слов наполнили лоджию и белые комнаты Верхнего Дома. Их слышали мраморные изваяния Гласительниц на террасе, застывшие в неподвижном внимании. Далеко в море стая дельфинов выпрыгнула из воды, чтобы послушать слова Бога, а из трещины у ног Лиса выползла маленькая коричневая змейка.

Ретия встала. Она побелела от гнева, но держалась с ледяным достоинством. Она направилась к двери, и все следили за ней, затаив дыхание. Но у двери она обернулась.

И с внушающим ужас спокойствием произнесла:

— Император заключил соглашение только со мной, и ни с кем больше. Если вы хотите его помощи, Гласительницей должна стать я. Выбор за вами. Пока вы мешкаете, варвары вытряхивают из гробниц тела Архонов.

Она ушла. Сетис без сил рухнул на скамью. По комнате прокатился вздох облегчения, Крисса сказала:

— Ну и дрянь.

А Персида посмотрела на Шакала.

— Мы с ней поговорим. Но она не станет…

Он взял ее за руку.

— Попытайся, пресветлая. Только попытайся.

Жрицы покинули комнату. Последней вышла Крисса.

Шакал обхватил голову руками и застонал.

— Сетис…

— Я ничего не мог поделать! Ты не представляешь, каково это! Он такой…

«Могущественный», — лукаво подсказал голос. Сетис промолчал.

— Да, верно. Я думаю. Это означает, что мы должны и дальше следовать нашему плану. — Грабитель могил откинулся на подушки.

— Лис, следи за дверью. — Он вылил грязную воду на пол, налил чистой и посмотрел на Сетиса.

Юноша взял скарабея. Жук блеснул красно-голубыми искрами. На миг Сетису почудилось, что насекомое вот-вот улетит, и он крепче стиснул его в кулаке.

— Что это такое? — Он совсем забыл, что в комнате остался Джамиль. Шакал нахмурился.

— Колдовство, принц. Надеюсь, вас оно не потревожит.

Джамиль выпучил глаза.

— Князь Осаркон, вы больны.

— Да. — Шакал провел по лицу дрожащей рукой и сказал: — Начинай.

Сетис опустил скарабея в воду. Пока тот медленно опускался на дно, он нараспев произнес слова заклинания, написанного на спине у жука. Интересно, одобряет ли Бог его действия или накажет за это? Но если Бог и видел это, то ничего не сказал. В воздухе шелестели причудливые древние созвучия, от скарабея поднимались пузырьки, а когда Сетис дошел до слова, обведенного картушем, он назвал другое имя.

Вода помутнела. Он увидел небольшую комнату, освещенную единственной масляной лампой. Кто-то вошел в дверь, остановился на пороге, удивленно вгляделся в призрачное сияние посреди комнаты. Синие глаза удивленно распахнулись.

Сетис грустно улыбнулся.

— Да, папа, — прошептал он. — Это я.

Люди часто не повинуются богам. Ну почему они думают, что знают всё лучше них? Это же глупо.

Во всех своих нескончаемо долгих жизнях я слышал рассказы о тех, кто не повиновался богам и был за это наказан. Люди слушают предсказателей судеб на рынках, удовлетворенно кивают, дают монеты ручной обезьянке в бархатной курточке. Потом идут домой и сами не повинуются богам.

Я не жажду мести. Существо из света и молодости не предается мрачным размышлениям. А мой брат в темноте мечтает о молчании, о мире, в котором ничего нет. Богу этого не понять.

Но Царица Дождя — другое дело.

Она соткана из воды, из почвы, из гнева.

Она не такая, как я.

— Как ты сюда попал?

— Я охраняю гробницы, — искоса улыбнулся Креон. — А из гробниц путь ведет только сюда.

— Что с Оракулом?

— Все еще отчасти перекрыт.

Она заметила, что он старательно отводит взгляд от пламени. Теперь бесцветные глаза устремились на нее.

— Мирани, ты должна вернуться. Оракулу угрожают не только варвары.

— Но я не могу. — Она испуганно поглядела на луну, свет которой пробивался сквозь ветви деревьев. — Как же он без нас выберется из Садов?

Креон пожал плечами.

— Пути Царицы Дождей неисповедимы, но Аргелин ни за что не уговорит ее отпустить Гермию. Ты должна это понимать. Это она наслала на него безумие. Оно погубит вас всех. Мирани, пожалуйста, найди Алексоса и попроси вернуть тебя на землю. — И тихо добавил: — Или возвращайся одна. Сейчас. Со мной.

Она сплела пальцы и долго смотрела в огонь. Ей очень хотелось уйти. Она — Гласительница, ее место — там, среди людей, и еще она волновалась за Сетиса, Шакала, тревожилась из-за козней Манторы. Но она не сможет оставить Архона, и кроме того…

— Бог сам велел мне прийти сюда. Я его попросила…

— …разрушить стены мироздания. — Креон опять искоса улыбнулся. — Никогда ни о чем не проси Бога, Мирани. Он может дать тебе то, о чем ты просишь, но так, что ты не обрадуешься его подарку.

— Но, по-моему, это значит, что у меня, может быть, получится…

— Вернуть Гермию в Гласительницы? Восстановить всё так, как было? Ты бы этого хотела?

Его голос был добр, но резок. Она услышала в нем отчаяние и подумала: если уж богам невмоготу, то что же делать смертным?

— Люди всегда мечтали возвращать мертвых. — Он отвел глаза от нее, устремил взгляд на рощу, озаренную сиянием луны. — Вот почему они сохраняют тела Архонов, осыпают их драгоценными камнями, завертывают в полотно. Потому что ждут: рано или поздно будет найдена дорога, ведущая обратно из Садов Царицы Дождя. Но обратной дороги нет, Мирани, а если она появится, то распадется целостность времен, из недр земли выйдут страшные чудовища и на земле воцарится Хаос. Аргелин не должен исполнить свое желание. Если ты останешься, то только ради этого. Поняла? Не помогать ему. А помешать.

— Но Бог…

Он грустно улыбнулся.

— Мой брат очень молод. И всегда останется молодым. Он любит солнце, красивых зверей, сверкающее море. Что он знает о страхе, Мирани, о нисхождении во тьму, о старости и разложении? Что он ведает о боли? Это — мое царство.

— Зато люди многое знают об этом, — сказала она, и перед глазами снова встал взмах меча, кровь на груди упавшей Гермии, кровь на руках Аргелина, нечеловеческая боль на его лице.