Погода стояла ясная, и они решили прогуляться до «Валларессо», оттуда – на первом номере[66] доехать до церкви Сан-Маркуола, а затем пешком до аптеки. Для конца ноября на Рива-дельи-Скьявони[67] было даже слишком людно. Брунетти невольно вспомнил, какой пустынной она была еще несколько лет назад. Он зарекся ворчать по поводу ужасных перемен в городе, поэтому стал рассказывать Клаудиа о тех местах, мимо которых они проходили, направляясь к собору Святого Марка. Набережная… Много лет назад, в шторм, тут перевернулся и ушел под воду трамвайчик-вапоретто; сколько людей тогда не смогло выбраться и утонуло, комиссар уже не помнил. Причал и набережная Рива-деи-Сетте-Мартири…[68] Здесь в войну гитлеровцы расстреляли семерых венецианцев за смерть немецкого солдата, который, как оказалось, пьяным упал в канал и утонул.

Гриффони передернула плечами с видом человека, у которого старшие члены семьи прошли через войну.

– Моего двоюродного деда тоже расстреляли. Ему было одиннадцать, – сказала она. – Но в его честь ничего не назвали.

Они спустились с моста и решили пройти к станции вапоретто через пьяццу[69]. В центре этого прекрасного открытого пространства Гриффони обернулась, чтобы полюбоваться фасадом Сан-Марко. Брунетти остановился рядом с ней, и она сказала:

– Когда я впервые оказалась в Венеции, мне было семнадцать или восемнадцать лет. Школьная экскурсия. Я час простояла тут, поворачиваясь по кругу, чтобы все это рассмотреть. Опять, опять и опять: библиотека, колонны, собор, часовая башня… А теперь могу пройти мимо, даже не глянув по сторонам.

– Это со всеми случается, – сказал Брунетти, отворачиваясь от собора Святого Марка и направляясь к калле, которая вела прямиком к остановке «Валларессо».

– Моя квартирная хозяйка уже на пенсии, ей около семидесяти, – произнесла Гриффони. – Всю жизнь она учила детишек, а теперь, когда ей стало нечего делать, целыми днями гуляет с мужем по городу.

– Она венецианка? – спросил Брунетти.

– Такая же, как и ты.

– И она просто глазеет по сторонам?

– Да. Говорит, каждый день находит что-то новенькое, а иногда они с мужем гуляют по тем местам, которые помнят с юности.

– А путеводитель у нее есть?

– Нет. Я спрашивала. По ее словам, глядя на крыши и шпили, не заблудишься. А когда в городе наплыв туристов, они идут в Кастелло или за Санта-Марта, туда, где людей поменьше. И всегда есть чем полюбоваться – что-то такое, чего они раньше не видели.

– А после прогулки?

– Насколько я поняла, она возвращается домой, готовит ужин, и они с мужем смотрят телевизор.

– Хвала Господу за то, что она каждый день гуляет и любуется городом!

Гриффони замерла на месте и воззрилась на Брунетти.

– Хвала Господу? – переспросила она.

– Не паникуй, Клаудиа. Это любимая присказка моей матери.

Гриффони хмыкнула, и они пошли дальше. На водный трамвай полицейские успели вовремя: он сразу же отчалил. Дул сильный ветер, поэтому они прошли в самый конец салона, и, когда сели, Брунетти спросил:

– Как будем действовать?

Какое-то время Гриффони смотрела на проплывающие мимо здания, потом сказала:

– Могу представиться племянницей синьоры Гаспарини. Из Неаполя, с сильным неаполитанским акцентом. – С каждым словом ее речь менялась. Теперь это был уже не тот изящный итальянский, на котором она обычно изъяснялась, а южная версия того же языка, гласные звуки которой логичнее было бы передавать на письме другими буквами. Так, глядя в окно, Клаудиа спланировала свое «родство» с синьорой Гаспарини.

– Я приезжаю погостить к ней два-три раза в год, и на этот раз зиа Матильде дала мне купоны и велела пойти купить себе что-нибудь, чтобы стать покрасивее.

У Брунетти язык чесался сказать, что ей это ни к чему, но вместо этого комиссар произнес:

– Войдем в аптеку вместе. Я направлюсь к витринам, ты – с купонами к провизору. Хочу посмотреть и послушать, как у тебя это получится.

Гриффони кивком одобрила этот план.

– А может, лучше сказать, что я беру косметику для нее? – Клаудиа широко улыбнулась и добавила: – Жаль, что я не написала список покупок заранее. Таким волнистым, нетвердым почерком. Это выглядело бы еще правдоподобнее.

– И так справишься, – сказал Брунетти.

Вапоретто как раз причалил к остановке. Вместе с полицейскими вышли еще трое. Клаудиа и Гвидо прошли за церковью, потом – на Сан-Леонардо и свернули налево. Возле аптеки Farmacia della Fontana Брунетти приотстал, чтобы Гриффони вошла туда одна. Он задержался перед витриной соседней лавки, с множеством масок. Смотрел комиссар на них точно так же, как и на туристов – отстраненно, без интереса и с легким неудовольствием.

Минут через пять он вошел в аптеку. Задержался взглядом на стоящей у прилавка Гриффони: та разговаривала с девушкой-продавцом. Клаудиа уже сделала заказ: на прилавке лежали три коробочки с помадами и еще несколько предметов, которые Гвидо не смог идентифицировать. Мгновение – и Клаудиа протянула девушке купон.

Та взяла его, прочла и посмотрела на Гриффони.

– Но вы не синьора Гаспарини, – сказала она вполне нейтральным тоном.

– Я ее племянница, – ответила Клаудиа, так приглушая согласные, что еще немного – и ее неаполитанский акцент с тяжелым стуком посыплется на прилавок.

– Вот как? – произнесла девушка и тут же с приятной улыбкой поинтересовалась: – Вы не могли бы подождать? Я позову дотторе Донато.

– Конечно, – ответила Клаудиа. – А я пока что посмотрю кремы для лица.

Брунетти сделал вид, будто увлеченно разглядывает зубные нити и щетки, даже взял одну из них в руку и присмотрелся к щетинкам через пластик упаковки.

К прилавку вышел пожилой мужчина, высокий, крепко сложенный. С темными волосами и усиками. На пластмассовом бейджике Брунетти прочел имя: «Дотт. Донато».

Клаудиа вернулась к прилавку, держа в руке бледно-голубую коробочку. Провизор спросил у Гриффони:

– Могу я вам чем-нибудь помочь, синьора?

Брунетти вернул зубную щетку на место и взял бутылочку с зубным эликсиром.

– Да, дотторе. Моя тетушка попросила купить ей кое-что в этой аптеке. Сказала, что расплатиться можно купонами. Вот они!

Голос Клаудиа был наполнен теплом и дружелюбием, так свойственным южанам, и Брунетти, который смотрел не на нее, а на бутылочку, мог бы поклясться, что и улыбка у его коллеги такая же сердечная.