– Понятно. И вы не рассердились, когда вас не пустили в клуб «Уайтс»?

– Признаюсь, мне было не по себе. Да, я знаю, что меня забаллотировали благодаря усилиям Марстона. Я рад, что вы тоже об этом знаете. Вот почему я к вам и пришел.

Дэвид твердо решил прояснить все до конца.

– Значит, это не вы подослали сюда некоего мистера Берда, чтобы он испортил нам люстру?

Лорд Крашоу явно обиделся:

– Послушайте, Линсли, ваш последний вопрос выходит за рамки…

– Простите, но мне нужно это знать.

– Я не убийца, сэр.

– Конечно, нет. Я искренне извиняюсь.

– Конечно, я безумно вам завидую, а как иначе, черт возьми? Но зависть не означает убийство…

Дэвид повнимательнее присмотрелся к своему гостю. Ему по-прежнему не нравилось то, что он видел: перед ним сидел грубый, самолюбивый джентльмен, готовый продать Англию ради того, чтобы вложить деньги в собственные разоренные поместья. Но Дэвид невольно сочувствовал этому мужчине. Пусть он был грубым и самолюбивым, но он любил и страдал, заранее зная, что его страсть никогда не будет утолена.

Марстон был идеалом для лорда Крашоу, его призрачной иллюзией.

Дэвид с любопытством разглядывал мужчину, сидевшего в кресле напротив. Ему казалось, что он смотрится в кривое и тусклое старое зеркало.

К сожалению, он до сих пор не имел понятия о том, что хотел от него этот джентльмен.

– Ну что ж, лорд Крашоу, – сказал Линсли, вставая, – я думаю, нам пора перейти к тем вопросам, которые вас сюда привели.

Крашоу расслабился.

– В любом случае, – проговорил он, – я должен объяснить вам свою ситуацию. Я хочу, чтобы вы. повлияли на Марстона. В свою очередь, я с удовольствием куплю у вас плохие земельные участки – и дам за них хорошую цену.

– Каким образом я должен на него повлиять?

– Разумеется, это никоим образом не касается сердечных вопросов. Просто хочу, чтобы в следующий раз, когда я буду просить членство в клубе «Уайтс», мистер Марстон проголосовал за меня. Видите, – поспешно добавил Крашоу, – теперь мои сапоги достаточно чистые.

Его сапоги! Бедняга по-прежнему думал, что все дело в сапогах!

Дэвид глубоко вздохнул. У Крашоу было слишком много тайн. Как узнать, какие из них можно спокойно разоблачить, а какие оставить в покое?

Крашоу начал терять терпение.

– Я могу очень хорошо заплатить. Мои доходы резко возросли с тех пор, как был введен закон об огораживании общинных земель.

Ах да, закон!

– Вы проиграли, Линсли. Вас ждут большие разочарования. Общинные земли Англии будут огорожены и возделаны. Со временем они принесут большие прибыли. Страна преобразится. Это будет индустриальная держава. И не важно, что горстка упрямых и сентиментальных консерваторов – таких, как вы, – всячески этому противодействует.

Руки Дэвида сами собой сжались в кулаки.

– Я буду и дальше бороться с вами. Крашоу расхохотался:

– Конечно, будете. В конце концов, вы нам нужны: вы со своими фермерами обрабатываете земли в захолустной восточной Англии, помогая нам поддерживать престиж страны. Благодаря вам мы выглядим гораздо лучше, чем жадные до денег янки. Боритесь, приятель, боритесь всеми средствами, пока я со своими единомышленниками буду вращать колесо истории, огораживая поля и строя фабрики.

Дэвид напрягся. Ему очень хотелось двинуть гостя в челюсть или просто выставить нахала из своего дома.

У него болела голова. Он и сам не понимал, каким образом все смешалось в одну кучу: стиль и содержание, иллюзия и реальность, желание и эгоизм.

И все-таки у него на руках остался последний козырь.

– Я поговорю с Фицем, и он вам поможет… – задумчиво пробормотал Линсли.

Крашоу сохранял внешнюю невозмутимость, но в его голосе послышались ревнивые нотки:

– Вам нужны деньги, не. так ли?

– Фермеру всегда нужны деньги. К тому же я подумываю пристроить к сельской школе еще одну классную комнату. Мне придется продать вам довольно маленький земельный участок – меньше того, что я планировал раньше. Конечно, он тоже нуждается в дренаже…

– Переходите к делу, Линсли.

– Спокойно, Крашоу. Дайте мне высказаться. Видите ли, в нашей сделке будет еще один, дополнительный пункт.

– Какой же?

– Вы должны пообещать, что не будете причинять своим… э… партнерам физическую боль. Впрочем, возможно, вы сумеете найти такого юношу, которому это нравится так же, как вам. В противном случае пусть ваши молодые люди чистят вам ботинки и сапоги. Я вижу, вы уже отказались от драмблстонского гуталина. Неплохое начало! Было бы еще лучше, если бы вы сняли шпоры. Фиц считает, что человек, который никогда не ездит верхом, не должен носить сапоги со шпорами. Согласитесь, что это нелепо. Но самое главное – перестаньте размахивать плеткой.

На самом деле Феба никогда не выражала своего мнения по поводу мужчин, которые носят шпоры, не будучи наездниками. Дэвид высказал лорду Крашоу свой собственный взгляд на вещи и с удовлетворением заметил досаду в глазах собеседника.

Слава Богу, ему удалось предупредить Крашоу насчет хлыста не краснея. Конечно, не слишком приятно сознаваться в том, что ты знаешь чужие секреты. Но человек не должен навязывать свои вкусы другим людям, особенно таким бесправным, как Билли.

– Ага. Значит, все-таки дело не в чистке сапог?

– Конечно, нет. Хотя, как видите, он завел себе информаторов среди тех, кто чистит вам сапоги.

– Неужели ему не все равно, как джентльмен развлекается?

– Марстон – необычный человек. Он любит играть по-честному и верит в рыцарское благородство.

– Хм-м. А если я соглашусь и больше не буду бить плеткой своих парней?

– Я не могу ничего обещать. Марстон не подчиняется моей воле. В конце концов, он мне не жена и сам принимает решения. Но я думаю, что мне удастся его уговорить. По крайней мере я на это надеюсь.

– Он водит вас за нос, не так ли?

– Да, пожалуй.

Они быстро покончили с делами: Крашоу хотел вернуться в Лондон до начала очередного бурана. Последние подписи на документах будут поставлены после того, как Марстон порекомендует Крашоу в члены клуба «Уайтс».

Они сухо пожали друг другу руки, и Дэвид позвонил Харперу, чтобы тот проводил гостя до дверей.

– А потом, пожалуйста, принеси почту, – велел лорд Линсли своему лакею.

Вряд ли Феба успела послать ему письмо. Но кто знает? Он слишком часто ошибался в последние дни и теперь был готов к любым неожиданностям.

Но весточки от Фебы не было. А письмо адмирала Вулфа не содержало в себе никаких неожиданностей. Его друг сообщил, что леди Кейт не верит в виновность Крашоу. Она утверждает, что автор анонимок желает зла не Фицу, а Фебе. «Что поделать? Женская интуиция! – написал Вулф, как будто извиняясь за то, что изложил мнение своей возлюбленной, и добавил: – Однако я от души надеюсь, что ты сумел добиться признания от Крашоу».