– Да, – в один голос ответили Агриппа и Меценат.

– Разве у вас не сложилось мнения, что Антоний хочет уничтожить Рим и стать хозяином мира?

Меценат искренне расхохотался.

– О, мой друг, ты же прекрасно знаешь, что всего этого хочет Клеопатра, а бедный и несчастный Антоний – лишь кукла в ее руках! Он такой же бабник и пьяница, как и раньше, когда был народным трибуном при Цезаре. Объявляя войну Антонию, мы начинаем новую гражданскую войну. А вот объявив ее Клеопатре, мы станем справедливыми борцами за свободу Рима и Италии! Тут уж не только народ – весь сенат встанет на нашу сторону.

– В твоих словах есть резон, мой друг.

Отойдя от окна, консул сел в кресло.

– Но сегодня я получил письмо от Антония, которое сильно меня огорчило. Он пишет, что разводится с Октавией.

– Да что она там делает с ним! – в сердцах воскликнул Агриппа. – Как из смелого и бесстрашного воина можно было сделать убогую и послушную куклу? Ведь говорят, Клеопатра подурнела и располнела.

– Может, магия? – предположил Меценат.

– Думаю, что и это тоже, – задумчиво произнес Октавиан, – я видел блудницу несколько раз, еще при Цезаре. Она труслива, мстительна и очень хитра.

– И безумно тебя ненавидит, – добавил Агриппа.

Октавиан согласно кивнул.

– Она никогда не осмелится напасть на нас в открытую, но будет действовать через Антония. Его сердце во власти пороков, она это поняла и умело использует против него.

Меценат тяжело вздохнул.

– Значит, все-таки война.

– Да, но не против Антония. В ближайшее время нам необходимо провести в сенате решение об объявлении войны Египту.

– Наши преимущества? – решил уточнить Агриппа.

– Завещание Антония, в котором он желает быть похороненным в Александрии и все земли, имущество и деньги оставляет детям блудницы.

– Где ты его взял? – пораженно спросил Агриппа.

Октавиан хитро улыбнулся и незаметно подмигнул Меценату.

– В храме Весты, Агриппа.

– И тебе его так просто отдали?

– Нет, конечно же. Пришлось убеждать и взывать к патриотизму, – прямо ответил консул. – Не переживай, Агриппа, все законно.

Пытаясь скрыть улыбку, Меценат сделал глоток вина. Всю ночь он придумывал завещание Антония. Составил несколько вариантов, каждое предложение жарко и долго обсуждалось с Октавианом. Оба они прекрасно понимали, если сумеют устрашить сенат этим завещанием, то не только смогут свергнуть Антония, но и привести Октавиана к единовластию.

Уже после ухода Агриппы Меценат заметил:

– Ну что ж, один наживку проглотил, теперь остался сенат.

– Будем надеяться, мой друг, будем надеяться, – задумчиво проговорил Октавиан.

6

После Александрийских пожалований и публичном, ничем не обоснованном разводе с Октавией личная неприязнь между двумя консулами вылилась в откровенные вражду и ненависть. На поверхность всплыли старые обиды и претензии. Они начали забрасывать друг друга угрожающими письмами и обвинениями в лицемерии и предательстве государственных интересов. Благодаря зловещим пророчествам, заполонившим империю, Октавиан успешно играл на страхе римлян. Если Клеопатру и так все ненавидели, то Антоний был любимцем армии и народа, и пришлось немало попотеть, чтобы разжечь к нему ненависть. Его представляли безвольным рабом египетской царицы, поклявшимся ради ее прихотей уничтожить Рим и обрушить возмездие на Капитолий. Это возымело свое действие, и многие сторонники Антония от него отвернулись, и он начал терять популярность не только в Риме, но и в армии. Против консула выдвинули еще одно обвинение: пренебрегая священными традициями и законами Рима, он взял в жены чужеземку. Вопиющая наглость, которую даже Цезарь себе не позволил!

Антоний долго смеялся и тут же написал Октавиану ответ: «Что это на тебя нашло? В том ли дело, что я сплю с царицей? Но ведь она не жена мне, не так ли? И разве это случилось впервые? Это продолжается вот уже девять лет».

Клеопатра, внимательно следившая за перепиской Антония и Октавиана, была неприятно поражена этим письмом и восприняла его как личное оскорбление. Тогда она задумала интригу: слуга должен был совершить подмену письма на официальное признание Антония ее законной женой. Однако по какому-то роковому стечению обстоятельств слуга не успел совершить подлог и был жестоко наказан царицей – повешен на городских воротах. Впрочем письмо это не получило публичной огласки, так как Октавиана совершенно не устраивал тот факт, что египетская царица для Антония являлась пусть и особой любовницей, но одной из многих, а значит, он не нарушал римских законов.

Сам Антоний с трудом понимал всю серьезность положения, в котором он очутился. Пребывая в разгуле и пьянстве, он постепенно терял нить происходящих событий – что было на руку Клеопатре. Все свободное время Антоний проводил в обществе «Союза неподражаемых», специально созданном для него царицей. Это был узкий круг людей, особо приближенных ко двору, которые занимались лишь чревоугодием и распутством. Быть может, некое чувство и подсказывало Марку Антонию, что его вовлекают в беду, а от его имени творят злые дела, устремленные против Рима, но от природы он был тяжелодумом и очень плохо разбирался в людях. Антоний и думать не смел о том, что царица, мать его троих детей, несчастная женщина, немало страдавшая от злых людей, умело им управляет: следуя своей давней привычке – чужими руками добывать победу, – разжигает новую гражданскую войну в Риме.

Клеопатре так хотелось приблизить этот день, что на всех пиршествах она приказывала величать себя спасительницей мира от римской империи зла. Ведь в новом устройстве мира, где будет царить согласие народов, а Восток объединится с Западом, Риму отводилась роль колонии.

Двор египетской царицы стал очень похож на двор времен Птолемея Авлета. Разврат, пьянство, бесшабашное веселье – все вернулось на круги своя. Та аскетическая жизнь, которой очень долго следовала Клеопатра, была позабыта, в зрелые годы она желала получить то, чего была лишена в юности. Порочная птолемеевская кровь, до сей поры дремавшая и только изредка дававшая о себе знать, окончательно пробудилась. И пробудившись, поглотила волю Клеопатры и все представления о праведниках-царях, с таким усердием привитые ей Аполлодором, а затем и Цезарем. Царица царей с упоением предавалась пьянству и публичному сношению с Антонием на глазах узкого круга придворных. Наконец-то и она смогла почувствовать ту пикантную прелесть вседозволенности, о которой знали ее отец и сестры, и сладострастное удовольствие от публичного соития, что любили многие Птолемеи. Словно в назначенное время в ней пробудился демон порока. Ощущение безграничной власти, осознание себя как мессии, призванной установить новый мировой порядок, затуманивало некогда ясный взор Клеопатры. Она поняла, что теперь может все. И все это – безнаказанно.

Клеопатра вспомнила детскую забаву – подглядывать за голыми людьми, и предложила «Союзу неподражаемых» устраивать оргии. Во время них она будет за всеми наблюдать, и если заметит, что кто-то вяло участвует в любовной игре, будет бить плетью. Это было любимой забавой отца. Еще в детстве, подглядывая за отцовскими оргиями, странными потехами пьяных и голых людей, она втайне мечтала в них участвовать. Ей безумно хотелось, чтобы на нее, пьяную и голую, смотрели и восхищались, и кричали: «Пей до дна!», и вопили: «Еще! Еще!»… Отныне наступило время исполнять не только мечты о мировом господстве, но и детские желания.