– Что, продолжим поиски? – вздохнула Надя.

– Найн! – энергично замотал головой Гюнтер. – Слишком, слишком большой просторы... Мы должны вернуться.

– Вот, Раечка, герр Клапке так и не увидел человека, с которым мечтал встретиться всю свою жизнь! – с укором произнесла Надя.

– Да заткнись ты, Шелестова, – прошептала Рая. – Станет Гюнтер из-за какой-то старухи убиваться! Ты сама на него посмотри...

В самом деле, на Гюнтера стоило посмотреть. Все мешочки и складочки на лице расправились, на его щеках играл здоровый румянец, и он с таким аппетитом хлебал щи из стальной миски, что можно было залюбоваться им.

– Ты, Гюнтер, еще моих щей не пробовал, – громко произнесла Рая. – Эти по сравнению с моими – просто бурда...

– Верую... то есть – я вериль тебе, Райя... – нежно произнес Гюнтер и, вытерев салфеткой губы, чмокнул у Раи ручку.

Рая нежно погладила его по голове.

– Шапка уж больно у тебя неприличная, – кивнула она на лежавшую на соседнем стуле милицейскую ушанку. – А ты, Шелестова, куда смотрела, когда человек себе эту дрянь покупал?..

«Вот это да! – ошеломленно подумала Надя. – Она еще меня критикует!»

– Гюнтер, милый, где ты тут еще не был? – ласково спросила Рая.

– В кино я не биль, – улыбнулся тот.

– Ну ничего, сводим тебя и в кино... – Рая снова погладила его по голове, а Гюнтер поймал ее руку и опять чмокнул.

– Да уж... – неопределенно произнесла Надя. – Стоило ехать четыре часа в мороз по каким-то степям, чтобы просто пообедать...

* * *

– Я передумал, – сказал Гюнтер, стоя возле окна в своем гостиничном номере. – Я никуда не еду.

Разговор велся на родном языке Гюнтера Клапке.

– Как это? – растерялась Надя. Она пришла с ним попрощаться и пожелать доброго пути, а тут такие заявления...

– Знаете, Надя, я тут еще не все успел осмотреть. Столько еще всего неизведанного и непознанного... – туманно ответил тот. – И самое главное – я мечтал встретить Новый год в России. В Москве. Так что я задержусь еще недели на две, на три...

– Ладно, дело ваше, – пожала плечами Надя. – Только учтите – сопровождать вас я больше не буду, у меня слишком много работы. Я, между прочим, должна в ближайшее время закончить перевод вашего же собственного романа.

– Вы превосходная переводчица, – галантно поклонился Клапке. – Я уже говорил вам, что очень доволен?

– Да, Гюнтер... Я вам еще позвоню – в романе есть пара трудных мест, которые мне не осилить без вашей помощи. Там, где вы рассуждаете о Заратустре и Нострадамусе и где ваш герой попадает в царство мертвых...

Гюнтер Клапке, обычно живо интересовавшийся Надиными успехами в переложении на русский его многомудрого романа, вдруг проявил неожиданное безразличие.

– Хорошо, Надя, звоните... Хотя, если честно, я уверен, вы справитесь и без моей помощи. Скажу даже больше – мне кажется, вы знаете мой текст лучше меня самого...

Надя вышла из гостиницы, перешла через дорогу и остановилась у набережной Москвы-реки. Падал снег и таял в черной воде. Потом она достала телефон и набрала номер Раи Колесовой.

– Алло!..

– Слушай, Колесова, в чем дело? Ты зачем человеку голову морочишь?

– Надька – ты, что ли? Кому я голову морочу? – невозмутимо произнесла та.

– Кому-кому... Гюнтеру, конечно!

– А в чем дело? – все так же невозмутимо спросила Рая.

– Он отложил свой отъезд на неопределенное время.

– Я знаю.

– Райка, я за него переживаю, – решительно произнесла Надя. – Он ведь в некотором роде мой подопечный. А ты его поматросишь, да и бросишь... Я сразу заметила, что он в тебя влюбился!

– С чего ты взяла, что я его брошу? – запыхтела Рая. – Он мне тоже очень нравится. Хороший мужик. Простой такой, хоть и иностранец.

Этого замечания Надя не поняла. Она знала Гюнтера Клапке совершенно с другой стороны, поскольку успела перевести неисчислимое количество страниц, написанных пафосным и грозным потомком тевтонских рыцарей. Она никогда бы не назвала Гюнтера простым мужиком. Хотя как знать... Может быть, Райке виднее...

– А Колесов?

– Что – Колесов?

– Как будто ты не понимаешь, о чем я! – рассердилась Надя. – Если Колесов узнает о Гюнтере...

– Ничего он о нем не узнает! И вообще, Шелестова, не лезь в чужую жизнь.

– Я лезу в чужую жизнь? – Надя едва не задохнулась от возмущения. – И это мне говоришь ты? Ты, которая...

– Ах, не будь такой занудой! – с досадой произнесла Рая. – Это только ты у нас мазохистка... пытаешься вытравить из себя любовь к Алькиному мужу. А я себя ни в чем не собираюсь ограничивать. Ты ведь любишь Леона, до сих пор любишь!

– Райка...

– Молчи! И он тебя тоже любит. Я недавно к Альке заезжала, видела его. Сидит весь такой грустный, глаза тоскливые, похудел...

– Неправда, он забыл меня давно!

Надя нажала на кнопку отбоя и засунула телефон в карман.

Леон!

В черной воде отражались дома и контуры свинцово-серых облаков. До Нового года оставалось всего ничего. Новый год – испытание для всех одиноких людей.

Как пережить эту ночь и не сойти с ума от тоски?

Леон...

* * *

На следующий день к Наде заехала Лиля Лосева и постным голосом попросила сопровождать ее на праздничных распродажах.

– Господи, Наденька, сейчас такие скидки, такие скидки, а ты дома сидишь!

– У меня все есть, – философски заметила Надя.

– Ой ли? – умильно сложила руки на груди Лиля, постепенно приобретая былую уверенность. – Ну-ка, а если заглянуть в твой шкаф...

– Пожалуйста, заглядывай! – великодушно разрешила Надя. Отношения между подругами постепенно налаживались.

Лиля отодвинула широкую дверцу, запрыгнула в шкаф до пояса.

– Так, что тут у нас... – забубнила она уже оттуда, изнутри.

– Костюм, который подарила мне Алька. Между прочим, очень актуальный цвет.

– Шелестова, да ты спятила! – раздраженно произнесла Лиля. – Это костюм для осени, для зимы он совершенно не годится! А тут что?

– Свитер.

– Да он сто лет назад форму потерял! Ты посмотри, вся шерсть свалялась... Нет, в таком только мусорное ведро выносить! Ой, что за кошмар ? Ты хочешь сказать, что это платье? Нет, это не платье, это арестантская роба... С такими полосками сейчас никто не носит, тебя люди на смех поднимут! Ну, здесь у нас летние вещи... здесь для весны... это из моды давно вышло... а вот это безобразие с рюшами разорви на тряпки, пыль протирать... Ну юбку-то я сейчас сама порву, потому что мои эстетические чувства протестуют...