– Приятно познакомиться, Джемма Ивз, – сказал он. У детектива были такие большие глаза, что, казалось, он не просто смотрит на нее, а поглощает всю информацию о ней, ее прошлом и даже будущем. – А я Кевин.

– Детектив Кевин Рейнхардт, – заключила она, и полицейский рассмеялся.

– Просто Кевин, как я и сказал.

Лире нравилось, что его костюм немного помят и еле уловимо пахнет старым деревом. Он не был похож на военного, их Лира повидала немало.

– Почему вы не носите форму? – выпалила она.

Он улыбнулся.

– Я детектив, – ответил он. – Мы предпочитаем оставаться инкогнито.

Лира кивнула, хотя на самом деле не знала, что значит быть детективом. Но она была рада, что он одет в простой костюм. Форма напоминала ей о Хэвене, об охранниках и солдатах, которые преследовали их на болотах. «Знаешь, сколько стоит один такой экземпляр?»

– Итак, – начал детектив Кевин Рейнхардт, – почему бы тебе не рассказать, что ты забыла в полицейском участке?

Она не привыкла, чтобы с ней разговаривали в таком тоне. Словно она могла сообщить что-то важное, дать ценные сведения. И она рассказала, что ее кузена задержали за кражу.

– Знаешь, что ему предъявили?

Она покачала головой.

– Он пытался украсть пачку чипсов и банку колы. Его увезли в участок, – повторила она то, что ей сказали в магазине.

Они остановились на светофоре. Полицейский повернулся к ней и пристально взглянул, отмечая ее волосы, короче, чем у большинства парней, которых он видел, голые руки, потертый рюкзак на спине, чужое имя, выведенное маркером на его боку.

– Слушай, если у тебя неприятности, можешь поделиться со мной, – предложил он все тем же низким приятным голосом, будто он не говорил, а пел. Кевин совсем не был похож на тех полицейских, которых она видела по телевизору, и даже на тех немногих, которых она встречала вживую за время, проведенное в Хэвене. На его лице было выражение глубокого понимания. – Если кто-то тебе угрожает, просто расскажи мне все здесь и сейчас. И я позабочусь об этом, разберусь с твоими проблемами. И не успокоюсь, пока не буду знать, что ты в безопасности. Это моя работа.

Город за окнами был объят ночной темнотой, не считая треугольников света от уличных фонарей, выхватывающих обрывки ярких красок в темноте. К своему удивлению, Лира осознала, что у нее слезятся глаза. По крайней мере, так всегда называли это в Хэвене. Слово «плакать» там не употреблялось. «Слезотечение, усиленное выделение слез, чрезмерная работа слезных желез». Потому что «плакать» значит чувствовать, а реплики этого не могут. Или, по крайней мере, люди притворяются, что это так. Потому что так им самим проще не чувствовать. Так они могут делать свою работу, получать за это зарплату и спать спокойно.

На секунду ей захотелось рассказать ему всю правду: про таблетки, Обследования, эксперименты, бесконечную ложь и прионы, блуждающие по ее телу и отравляющие ее кровь. Но в итоге она решилась лишь на полуправду.

– Я больна, – сказала она. – Я умираю. Мой кузен заботился обо мне. Кроме него, у меня никого нет.

– А твои родители? – спросил полицейский. – Где они?

Лира вспомнила Рика, с его сухой морщинистой кожей и привычкой щуриться, словно щурится от сигаретного дыма или прицеливается. Запах хот-догов и замороженного супа. Потом подумала о докторе О’Доннелл и ее светлых пушистых волосах. О Кассиопее, истекшей кровью на болотах. Обо всех Желтых, умерших в младенчестве и утилизированных. И о Джейке Витце, повешенном на собственном ремне.

– Они умерли, – ответила Лира. – Все умерли. Мы одни приехали сюда из Флориды.

– Флорида, – повторил он. – Должно быть, дорога была долгой.

– Так и было, – подтвердила она. Внезапно слова сами посыпались из нее, как маленькие жучки, спешно разбегающиеся, чтобы их не раздавили. – Мы жили на маленьком острове и каждый день видели одних и тех же людей. Кругом была вода. И аллигаторы на болотах. И забор… – Лира прикусила язык. Она едва не выболтала лишнее. – Точнее, заграждение, чтобы защититься от них, – она уставилась на свои руки, изумленная открытием. Оказывается, все это время она ужасно скучала по Хэвену. – Еще были птицы. Много птиц. Даже больше, чем людей.

– Прекрасное место, – заключил детектив и заглушил двигатель. Они подъехали к зданию, которое, похоже, и было полицейским участком. Одноэтажное кирпичное строение имело большие окна, сквозь которые можно было разглядеть множество людей в форме. – Сколько тебе лет?

– Двадцать один. – Эта ложь тоже далась ей легко, потому что Рейна объяснила, что это – особенный возраст, решающий многие проблемы. Хотя Лира так и не поняла почему. Подруга жаловалась на все сложности, возникающие из-за того, что она не достигла этого магического возраста. Она пропускала много вечеринок и концертов, ее выкидывали из баров и клубов. В итоге Лира заключила, что по достижении двадцати одного года человек приобретает особое, законное право существовать самостоятельно.

– У моей племянницы был рак мозга, – сказал детектив, указывая на фото с близняшками. – У Джейми. Она не дожила до пятнадцати. У тебя рак, верно? Но есть же клиники. Специальная терапия. Тебе нужна медицинская помощь.

– Вы правы, – согласилась Лира. – Туда я и направляюсь. В Филадельфию. Университет Пенсильвании. На встречу со своим врачом.

И как только она сказала это вслух, поняла, что именно это им и нужно.

Они с Орионом ошибались насчет Нэшвилла. Никакого Бога там не было. Значит, единственное, что им остается, увидеться со своим собственным Богом.

Они попросят у него помощи. Нет, потребуют.

Облегчение, которое испытал детектив, было очевидным.

– Моя дочь чуть не поступила туда, – сказал он. – В итоге выбрала Колумбию. Филадельфия – прекрасный город. Я знаю одного парня в больнице при университете, – он искоса взглянул на нее. – Как зовут твоего врача?

В этот раз Лира не смогла быстро придумать, что соврать.

– Доктор Саперштайн, – ответила она в надежде, что ему не известно это имя.

К счастью, детектив просто ободряюще похлопал ее по колену.

– Не бойся, я позабочусь о твоем кузене, – сказал он. – Не посадят же его, в самом деле, за банку газировки. Предоставь это мне.

Они выбрались из машины. Дождь превратился в плотный густой пар. Лира не знала, что ждет ее внутри участка. Кевин казался добрым; все медсестры и врачи в Хэвене тоже казались добрыми. Но все это время они, заразив ее смертельной болезнью, заботились не о ней, а о прионах, которые неизбежно должны отнять у нее память, возможность говорить, двигаться и, в конце концов, дышать.

И все же она вошла в участок вслед за детективом Рейнхардтом и была смущена ярким освещением и большим количеством людей. Полицейские сновали между деревянными письменными столами. Пахло старым кофе и свежими чернилами. Каждые пять секунд звонил телефон.