раз спросил имя хана и вывел крупными буквами: "Оразмамед. Необходимо взять с собой для представления государю".

Тут же условились: капитан Студитский выедет без промедления, как только сдаст госпиталь.

После ужина Гродеков начертил на листке примерный маршрут следования к урочищу Джуджуклы. Доктор поблагодарил генерала и, распрощавшись, отправился к себе. Войдя в кабинет, он убрал в шкаф препараты и медицинский инструмент, затем отправился доложить о своем отъезде Шаховскому.

Князя в его комнате не оказалось. Капитан нашел его у графини.

— Простите, что не вовремя, господа, — извинился Студитский.

— Заходите, доктор, — живо отозвалась Елизавета Дмитриевна. — Что-нибудь случилось?

— Нет, ничего. Завтра отправляюсь по заданию Гродекова на границу с Мервом.

— По заданию? — удивилась Милютина. — Но разве начальник штаба вправе распоряжаться вами?

— Я сам выразил согласие, Елизавета Дмитриевна. Поеду к Тыкме-сердару и постараюсь на этот раз уговорить, чтобы шел к нам на службу.

Шаховской сидел в кресле в белой расстегнутой сорочке, держался фамильярно, как самый близкий графине человек, и не отказал себе в удовольствии заметить:

— Будь вы несговорчивее, капитан, вас бы не понукали когда угодно и кому вздумается. Мы кое-как уговорили командующего не посылать вас на перемирие в текинскую крепость. Но теперь вы опять заставляете нас идти к Гродекову.

— Боже упаси, князь! — посуровел Студитский. — Я отыскал вас, чтобы спросить: кому сдать госпиталь? Вероятно, заместителю?

Шаховской поднял глаза на графиню. Милютина пожала плечами.

— Вы думаете, господин капитан, все еще есть необходимость уговаривать кого-то?

— Непременно, ваше сиятельство. Взятие Геок-Тепе не решило существа дела. Главный хан и Тыкма-сердар, как вам известно, не покорились Скобелеву. Англичане усиленно влияют на обоих, чтобы приняли подданство шаха. Если сейчас мы упустим время и не решим вопрос присоединения остальной части Туркмении мирным путем, то обстановка вновь обострится.

— Хорошо, капитан, — согласилась графиня. — Поезжайте. Но, право, без вас я буду скучать.

— Ценю вашу привязанность. — Он поцеловал ей руку и вышел.

XXVIII

После падения крепости Тыкма-сердар скрылся на колодцах Багаджа. Сюда же отступили все его джигиты. Здесь он надеялся встретиться с Каджаром и решить с ним вместе, что делать дальше, но тот бежал вместе с ишаном и Махтумкули в Мерв.

В кибитке Тыкмы-сердара стоял плач: женщины оплакивали смерть Акберды. Тыкма по приезде сообщил им, что его старший сын погиб в крепости. Сам сердар крепился, не показывал слабость джигитам. Разгоряченные боем и бегством, прибыв на колодцы, они потрясали саблями и рвались назад. Тыкма следил за ними и видел, как постепенно их горячность уступала место трезвому рассудку. Вот уже некоторые заговорили о семьях, оставшихся в крепости, стали думать, как выручить из неволи жен и детей. Через неделю кто-то привез из Геок-Тепе воззвание Скобелева. Генерал сулил прощение текинцам и обещал все блага, если они станут служить под гербом русского государства. Джигит, привезший воззвание, сообщил, что видел своими глазами, как аксакалы и ханы, принявшие подданство России, увозят своих людей из крепости в родные места. Видел, с какими почестями разговаривал Скобелев с кизыл-арватским ханом Худайберды и как благосклонен был к Оразмамеду.

Тыкма призадумался. Софи подсел к сердару.

— Тыкма-ага, — сказал он слезливо, — люди хотят ехать, но неизвестно, как обойдется с нами ак-паша. Может, простит, а может, отправит всех в Россию. Надо умилостивить Скобелева.

— Что же ты хочешь от меня, Софи?

— Отдай нам генеральского жеребца. Мы вернем его Скобелеву, и он простит нас.

— Ты глупец, Софи! Ты сумасшедший дурак! — взревел сердар. — Как смеешь ты говорить о коне?! Убирайтесь от меня прочь, трусы!

— Хорошо, сердар, мы уйдем, — смиренно отозвался Софи и удалился. За ним последовали все его джигиты.

Вскоре они начали собираться в путь. Тыкма с беспомощной злобой посмотрел на них, вывел Шейново из агила и привязал к териму кибитки. Здесь же, около коня, он постелил коврик, сел и положил у ног заряженный пистолет. "Чего захотели! — мрачно подумал он. — Разве есть цена этому скакуну? Весь белый свет знает о том, что Тыкма захватил у ак-паши жеребца. Но если белый свет узнает, что Тыкма струсил и вернул коня назад, — это будет все равно что Тыкма отдал свою славу и честь русским! Нет, Софи-хан, твоя просьба невыполнима. Если мне не останется места на этой земле и придется отправиться в преисподнюю, может, тогда я приду к генералу и за коня выхлопочу себе жизнь!"

После того как Софи уехал и пыль рассеялась в синем небе, Тыкма созвал своих преданных джигитов.

— У кого в Денгли-Тепе остались родственники? — спросил он.

Таких не нашлось, ибо все они, еще когда Нурберды переселял жителей оазиса в Геок-Тепе, не подчинились его приказу. Они-то знали: туркмен свободен в песках, но не в стенах крепости.

— Тогда вам ничего не надо бояться, — сказал Тыкма. — У кого есть конь и сабля, того нельзя считать побежденным.

Еще через неделю на колодцах появился небольшой отряд русских казаков. Они остановились в отдалении и подняли над головой белый лоскут. Тыкма понял: зовут на переговоры. Некоторое время он стоял с джигитами у кибитки и не знал, как ему поступить: ехать к прибывшим от Скобелева людям или пригласить их сюда. "Не попасть бы в ловушку!" Поразмыслив, Тыкма послал к ним одного джигита. Тот вскоре возвратился в сопровождении парламентера. Это был пристав Караш.

Встретив его, Тыкма ухмыльнулся:

— Дорого тебе, Караш, обходится служба у русских. На Гургене мои джигиты за твоим Кошлу-кази гонялись, хотели труп его собакам бросить. Тебя тоже тогда ждала такая участь, жаль — не нашли.

— Тыкма, воздержимся от оскорблений, — попросил Караш. — Я прислан к тебе Скобелевым для официального разговора.

Тыкма пригласил гостя в кибитку: на дворе свистел зимний ветер, от которого мерзли щеки и сводило губы. Караш, войдя, окинул взглядом бедное убранство походной кибитки сердара, посмотрел на жену и младшего сына хозяина: оба сидели тут же и одеты были бедно.

— Плохо живешь, — сказал Караш. — Другие текинские ханы, говорят, несметные богатства в Мерв увезли.

— Садись, гость, попей чаю, — пригласил Тыкма и резко заговорил: — Я никогда не стремился к богатству, хотя оно лилось ко мне рекой. Тыкма потрошил хорасанских купцов, но тут же раздавал добычу беднякам дехканам. Тыкма угонял с хорасанских пастбищ отары, но раздавал их бедноте, чтобы наелись хоть раз досыта…

Сердар говорил о себе как о защитнике бедноты. Караш не сомневался в его искренности, поддакивал, кивал и вспоминал одну за другой легенды о Тыкме, о которых он умалчивал. "В тринадцать лет Тыкма впервые принял бой с персами… В семнадцать — повел джигитов в Хорасан и,