Феррари упал на колени, молитвенно сложил руки:

– О Мадонна, благодарю тебя! Ты дала мне знак, указала путь! Решено – остаюсь в Турине!.. Кстати, меня Энцо зовут. Скажите, какие у вас планы на вечер? Да не волнуйтесь, я со всей серьёзностью. Готов жениться, если вдруг что. Клянусь святым Януарием!

Виденью было семнадцать лет, звали его Лаура. Феррари же был настоящим итальянцем во всех смыслах этого слова. Пропустить какую-нибудь юбку ему представлялось чем-то вроде личного оскорбления. Впрочем, отдадим должное: в тот раз клятву он честно сдержал.

Но вот беда: для обустройства семейного гнёздышка нужны деньги. Энцо поступил на работу в небольшую туринскую автомастерскую. Занималась она тем, что скупала древние машины, которые из-за маломощности не годились для военных нужд, а потому не были, как все нормальные автомобили, рекрутированы в итальянские королевские войска. В мастерской старые и ржавые кузова с них снимали и отправляли в металлолом, куда им, собственно, и была дорога. Оставшийся же двигатель с рамой и колёсами чистили, ремонтировали и переправляли в Милан, где приделывали к нему новенький, блестящий и роскошный кузов. Да, итальянцы зачастую тоже предпочитают не быть, а казаться. Но вот автовозов в те времена ещё не было. В Милан моторы ехали своим ходом. Так Энцо стал перегонщиком.

С той поры на пьемонтских и ломбардских дорогах можно было частенько увидать восседающую верхом на голом двигателе, мчащуюся во весь опор фигуру, с ног до головы чёрную от летящих из-под колёс пыли, грязи и навоза.

– Что за день, какой чудесный день! – во всё горло кричал этот всадник технического апокалипсиса, рискованно петляя в управляемом заносе меж нерасторопных коров.

Уже привычные к такому зрелищу местные жители успокаивали встревоженных гостей, объясняя, что это не Безумный Макс, а всего лишь нормальный Феррари с мотором. Дикий, но симпатичный.

Меж тем война продолжалась. Покупателей на самодельные псевдороскошные автомобили находилось всё меньше. Перед Энцо замаячила угроза безработицы. К счастью, во время очередного визита в Милан он удачно напился в баре с совладельцем другой автомастерской, содержавшей собственную автоспортивную команду. Ближе к утру новый приятель предложил Феррари должность помощника гоночного механика. А вскоре Энцо, за карьеру перегонщика насобачившийся ловко водить машину, и сам попал за руль спортивного автомобиля.

Первый блин вышел комом. Болид свежеиспечённого гонщика окружила политическая демонстрация. Нет, протестовали не против Феррари, а по какому-то своему поводу. Несколько часов Энцо уныло тащился в колонне манифестантов, почти оглохнув от скандирования лозунгов. А что делать? Не давить же их было. До финиша он добрался, когда судьи уже давно разошлись по домам. Так Феррари стал убеждённым фашистом. Ведь Муссолини был против демонстраций. А значит – за автоспорт.

Чем больше диктаторских полномочий присваивал себе Дуче, тем успешнее складывалась гоночная карьера Феррари. Он начал выступать за любительскую команду при любительском автозаводике, который назывался Alfa Romeo. И завоёвывать один трофей за другим. После очередной блистательной победы некая престарелая, но ещё весьма интересная графиня – не забываем: настоящий итальянец – сказала ему:

– Мой сын – непревзойдённый воздушный ас. Первый свой бой он выиграл в небе над Германией. С тех пор, в память об этом событии, хвост его самолёта неизменно украшал герб Штутгарта: гарцующий вороной жеребец на жёлтом фоне. Возьми же этот символ, о Энцо, и помести на свой автомобиль! Он принесёт тебе такую же великую удачу, как и моему сынулечке. Всё равно, с тех пор как он сгорел на песке, прошитый вражескими пулемётами, ему этот талисман без надобности.

– Минуй нас пуще всех печалей такая вот удача! – подумал про себя Феррари. Жеребец ему, однако, понравился. И он нашёл блестящее инженерное решение: подарок принял, а вот на самолёте с тех пор ни разу в жизни не летал. Во избежание. Так что лошадь на эмблеме Ferrari и лошадь на эмблеме штутгартского Porsche – одно и то же лицо. То есть морда.

Дарёный конь – хуже француза. Корми его, гриву расчёсывай, да конюшню не забудь построить. Что ж, ничего не поделаешь. И в 1929 году родилась великая Scuderia Ferrari, в те времена более всего напоминавшая домик дядюшки Тыквы на задворках завода Alfa Romeo. Да и обитал-то там Энцо на птичьих правах. У Alfa Romeo имелось собственное полноценное гоночное подразделение. Феррари же привлекали лишь по случаю, когда не хватало рук, чтобы покрутить гайки или баранку.

Но на помощь другу Энцо уже спешил друг Бенито, который в 1933 году Alfa Romeo национализировал. Новых государственных управленцев гонки не интересовали. И финансировать они их не желали. А потому поманили пальцем удачно пробегавшего мимо Энцо и передали всю заводскую автоспортивную программу ему на откуп.

Говорят, что Феррари был гениальным конструктором. Скорее всего, так оно и есть. Только вот сам он себя таковым отнюдь не считал. Он считал себя великим менеджером. Управленческий метод его выглядел следующим образом.

Сначала он переманивал от конкурентов лучших специалистов, обещая им златые горы. Затем подходил к одному из переманенных и шептал на ухо:

– Витторио, мне больно тебе об этом рассказывать… Но вчера Джузеппе при большом стечении народа похвалялся, что умеет строить двигатели гораздо лучше тебя…

– Свинячья путана! – мгновенно вскипал Витторио, который тоже был настоящим итальянцем. – Да я сейчас спроектирую двигатель в два… нет, в три раза мощнее и затолкаю в его свинячью глотку!

После чего склонялся над кульманом и принимался лихорадочно чертить. Феррари же тем временем перемещался в соседний кабинет.

– Джузеппе, мне больно тебе об этом рассказывать, но вчера Витторио при большом стечении народа похвалялся…

Стоит ли удивляться, что моторы Ferrari по праву считались лучшими в мире? Когда же очередная гонка оказывалась выиграна, – на Витторио и Джузеппе действительно обрушивалась обещанная гора золота. Слово Феррари держал твёрдо.

Однако, Ferrari по-прежнему оставалась гоночным подразделением Alfa Romeo, и феррариевского жеребца несли на себе машины этой последней марки. А ведь любой разбирающийся в автомобилях школьник знает, что Alfa – это «Ferrari для бедных». Феррари в машинах тоже кое-что понимал, а потому с таким раскладом смириться не мог. В 1939 году он ушёл на вольные хлеба, вернулся в родную Модену и основал там новую независимую компанию. Нет, называлась она не Ferrari, а Auto Avio Costruzioni. Дело в том, что альфовцы запретили Энцо использовать собственную фамилию, которая по контракту принадлежала им вплоть до 1942 года. Впрочем, особого значения это не имело. Вторая мировая война уже разразилась, и гоночные автомобили резко перестали быть предметом первой необходимости. Пришлось Феррари временно переключаться на производство запчастей для самолётов.

Бравые итальянские партизаны от фашистского самолётостроения были не в восторге. Они послали на завод Феррари разведчика, чтобы он там всё осмотрел и, коли что не так, – на всякий случай Энцо пристрелил. Вернувшийся разведчик отрапортовал, что Феррари – убеждённый сторонник Сопротивления, запчасти делает из спичек и желудей, в результате чего самолёты опадают как озимые. Затем сел на велосипед и навсегда удалился в закат. Биографы Феррари так старательно подчёркивают деталь с велосипедом, что закрадывается невольное подозрение: встреча его с разведчиком оказалась взаимовыгодной, и велосипед был как минимум шестицилиндровым. Что же до качества запчастей, то, опять же – есть подозрение: вредительствовал Феррари не специально, а просто применял обычные автоспортивные технологии. В гонке ведь что главное? Доехать до финиша, а там уж будь что будет, пусть хоть взрывается всё. Вот это-то последнее с самолётами и происходило.