Гардероб отодвинут, дверца в секретное убежище нараспашку. Крепкий запах мочи. Слава богу, что летчик исчез.

Изабель молчала. А что тут скажешь?

Отец сел на край кровати.

– Господи, Изабель. Ты настоящая заноза в заднице.

Нет сил двигаться. И думать. Изабель с тоской бросила взгляд на дверь, прикидывая, не сбежать ли.

– Папа, это ерунда. Просто парень. Мы встречаемся. Только целовались, пап.

– И что, все твои ухажеры мочатся в чулане? Ты, должно быть, очень страстная. Ладно. – Он печально вздохнул. – Прекращай этот театр.

– Театр?

– Вчера вечером ты обнаружила английского летчика, спрятала его в шкафу, а сегодня отвела его к мсье Леви.

– Прости? – Изабель подумала, что ослышалась.

– Твой сбитый летчик обоссал весь чулан и наследил в коридоре, а потом ты отвела его к мсье Леви.

– Не понимаю, о чем ты.

– Молодец, Изабель.

И надолго замолчал.

– Папа?

– Я знаю, что ты курьер подполья и работаешь в группе Поля Леви.

– К-как…

– Мсье Леви – мой старый друг. С началом оккупации он пришел ко мне, вытащил из бутылки, в которой я почти утонул. И пристроил меня к делу.

У Изабель ноги подкосились. Садиться рядом с отцом – это немножко чересчур, поэтому она опустилась прямо на ковер.

– Я не хотел впутывать тебя в эту историю, Изабель. Поэтому первым делом выставил из Парижа. Не хотел подвергать тебя риску. Но должен был догадаться, что ты найдешь собственный путь к неприятностям.

– А все остальные разы, когда ты отсылал меня? – Она немедленно пожалела, что задала этот вопрос, но так уж была устроена – что на уме, то и на языке.

– Я плохой отец. Мы оба это знаем. По крайней мере, с тех пор, как твоя мама умерла.

– Откуда нам знать? Ты же никогда не пытался быть отцом.

– Пытался. Просто ты не помнишь. В любом случае это дело прошлое. Сейчас у нас проблемы гораздо серьезнее.

– Да, – согласилась она. Прошлое вдруг отодвинулось, сделалось зыбким и непонятным. Изабель утратила уверенность, и уж лучше сменить тему, чем разбираться сейчас в чувствах и мыслях. – Я… у меня есть кое-какие планы. На некоторое время придется уехать.

– Я знаю. Я разговаривал с Полем. – И добавил, помолчав: – Пойми, отныне твоя жизнь изменится. Тебе придется жить в подполье – не здесь, со мной, не с кем бы то ни было. Ты не сможешь оставаться на одном месте дольше чем на несколько ночей. Никому вообще не сможешь доверять. Изабель Россиньоль исчезнет, вместо нее останется Жюльет Жервэ. Нацисты и коллаборационисты будут искать тебя днем и ночью, а если найдут…

Изабель кивнула.

Они поглядели в глаза друг другу, и Изабель ощутила, что никогда прежде они не были так близки.

– Военнопленные могут рассчитывать на снисхождение. Ты – нет.

Она вновь кивнула.

– Справишься, Изабель?

– Справлюсь, папа.

– Хорошо. Ты разыщешь Мишлин Бабино. Подругу твоей матери из Уррюнь. Ее муж погиб во время Великой войны. Думаю, она будет тебе рада. И передай Полю, что мне срочно нужны фотографии.

– Фотографии?

– Летчиков.

Изабель все еще потрясенно молчала, и отец неожиданно широко улыбнулся:

– Нет, правда, Изабель, ты что, не могла связать концы с концами?

– Но…

– Я делаю фальшивые документы, Изабель. Поэтому работаю в немецком штабе. Сначала писал листовки, те самые, что ты разносила в Карриво, но… выяснилось, что у поэта ловкие руки. Почему, думаешь, тебя зовут Жюльет Жервэ?

– Н-но…

– Ты была уверена, что я сотрудничаю с оккупантами. И я не могу тебя винить за это.

И она вдруг увидела в нем совсем другого – маленького и несчастного – человека, а вовсе не злобного бессердечного типа, к которому почти привыкла. Она готова была броситься к нему, опуститься на колени, обнять. Слезы навернулись на глаза.

– Но почему ты бросил нас с Вианной?

– Надеюсь, ты никогда не узнаешь, насколько ты беззащитна, Изабель.

– Я вовсе не беззащитна.

Улыбка лишь чуть тронула его губы:

– Мы все хрупки и беззащитны, Изабель. Этой простой истине нас учит война.

– Похоже, мне повезло, что я женщина, – пробормотала Изабель. Как это немцы умудрились до сих пор – до октября 1941 года – не заметить, что Франция обратилась в страну женщин?

Но она прекрасно осознавала браваду своих слов. Да, сейчас ей хотелось быть отважной – Эдит Кавелл, рискующая жизнью, – но здесь, на вокзале, охраняемом немецкими солдатами, она откровенно боялась.

Пути назад нет, не передумаешь. Спустя несколько месяцев подготовки она с четырьмя английскими летчиками готова проверить на практике план бегства.

Сегодняшним октябрьским утром ее жизнь изменится. Как только она сядет в поезд до Сен-Жан-де-Люз, Изабель Россиньоль, девушка из книжного магазина на авеню де Ла Бурдонне, исчезнет.

Отныне она Жюльет Жервэ, подпольная кличка Соловей.

– Пошли. – Анук подхватила Изабель под руку и повела к билетной кассе.

Они столько раз повторяли план действий, что Изабель выучила его назубок. Вот только одна загвоздка: все попытки связаться с мадам Бабино провалились. Ключевой момент – поиски проводника – полностью ложился на плечи Изабель. Чуть в стороне лейтенант Маклей, одетый как крестьянин, дожидался ее сигнала. От своего аварийного комплекта он сохранил две таблетки бензедрина и крошечный компас, похожий на пуговицу, который сейчас был приколот к воротнику. У англичанина тоже поддельные документы – теперь он фламандский фермер – паспорт и разрешение на работу; отец гарантирует, что к бумагам не подкопаешься. А еще лейтенант обрезал свои высокие армейские башмаки и сбрил усы.

Изабель с Анук потратили кучу времени, натаскивая Маклея, объясняя, как правильно себя вести. Обрядили его в мешковатый плащ, рабочие штаны. Отбелили никотиновые пятна на втором и третьем пальцах и научили курить по-французки, придерживая сигарету большим пальцем и указательным. Он выучил, что, переходя улицу, надо посмотреть сначала налево, а не направо, и что он не должен первым приближаться к Изабель. Лейтенанту было велено притвориться глухонемым и в поезде читать газету – всю дорогу. Ехать он должен в том же купе, что и Изабель, но не обращать на нее внимания. Остальные подсядут на других станциях. И даже на месте, в Сен-Жан-де-Люз, мужчины должны были держаться подальше от Изабель.