— Итак, — саркастически подытожил он, — по Берлину бродит изуродованный убийца. Некоторое время назад он отыскал ту, которая после войны изготовила ему маску, Рут Сенестье. По неизвестным нам причинам он заказал ей новую маску, на этот раз расписанную под мрамор.

— Это всего лишь версия, — заметил Бивен.

— Зачем ему это понадобилось?

— Каприз убийцы.

Вообще-то, Симону представлялось, что гестаповец должен неловко себя чувствовать в подобном мире. Но тот вроде бы нашел свое место. И Краус чувствовал потайные мотивы: гиганта-нациста возбуждала мысль оказаться в одной команде с Минной фон Хассель.

— А почему Рут Сенестье согласилась?

— Тут многое можно себе представить, — бросила Минна, поднимаясь.

Эта парочка словно наглоталась амфетаминов. А может, так сработал адреналин. Вообще-то, они только что нашли труп. Нагромождение событий погрузило их в состояние, близкое к трансу.

Минна подошла к письменному столу, одним движением открыла портсигар Симона. Вытащила сигарету, прикурила от собственной зажигалки и таким же манером вернулась на кушетку.

Симон скрестил руки.

— Все это не объясняет, зачем вы явились сюда и забиваете мне голову своими историями.

Бивен и Минна переглянулись. Симон прочел в их взглядах взаимопонимание, сговор, и это вызвало в нем прилив ожесточения. Он несколько лет не видел Минну фон Хассель, и вот сегодня она прямо у него под носом строит глазки какому-то нацистскому мужлану.

— Мы хотим, чтобы ты присоединился к нашей следственной группе, — выложила Минна.

Он снова оглядел двух нежданных гостей. Почти одноглазый гигант-нацист, словно вросший в кресло, нервозная папенькина дочка, расхаживающая позади него. Чтобы выследить серийного убийцу в Берлине, им только и не хватало мошенника-психиатра, предпочитающего ботинки с подпяточниками, чтобы казаться повыше.

— В таком деле, — словно оправдываясь, пояснил Бивен, — бесполезно использовать моих парней.

— Да уж, эта история им точно не по зубам. Выше фуражки не прыгнешь.

— Так ты с нами или нет? — спросила Минна.

Перед его глазами снова предстали Сюзанна, Маргарет, Лени. Он подумал о Грете, которой тоже грозит опасность. Его пациентки, его любовницы, его жертвы: он был обязан им успехом, комфортом, лучшими моментами в Берлине. Он был обязан им за молчание — ни одна так его и не выдала.

— Почему я? — только и сказал он в ответ.

— Ты вхож к Адлонским Дамам. Ты специалист по снам.

— Не вижу связи.

— Мы ее найдем. Это один из ключевых моментов в расследовании.

Симон ломал себе голову, как не отказать слишком резко:

— Я не сыщик.

— Как и Минна. Вы мне нужны в качестве консультантов. В остальном положитесь на меня. Гестапо располагает всеми необходимыми средствами.

Какое-то мгновение Симон смотрел на Минну, которая с серьезной миной делала вид, что разглядывает корешки книг на его полках. Заметив это, он ощутил ком в желудке. Она наверняка читала все эти книги. Оба они обладали одними и теми же познаниями, оба разделяли увлеченность безумием и страсть к исследованию патологий разума. Почему же они так и не смогли найти общий язык? Почему им ни разу не удалось хотя бы мирно поговорить, без хлестких оскорблений и язвительных замечаний?

Классовая борьба, пришла ему в голову дурацкая мысль. А ведь это он сам своими жалкими махинациями, а главное, вечно задиристым поведением вырыл между ними пропасть. Комплекс малорослости. Комплекс происхождения…

Эти размышления привели его в ярость.

— А ты, — спросил он Минну, — что же станет с твоими оборванцами из Брангбо?

— Они подождут. Ты сам всегда утверждал, что они неизлечимы. В данный момент я хочу найти убийцу Рут. Это для меня на первом месте.

Симон принял решение. В час нацистской диктатуры и несправедливости на каждом углу, в час, когда война вот-вот затопит всю Европу, он больше не должен думать только о выборе шляпы или о том, как вытянуть деньги из пациенток.

— Я согласен, — сказал он наконец. — Какой у вас план?

— Прямо этим вечером, — ответил Бивен, — я отправлюсь в Красный Крест, чтобы просмотреть архивы «Studio Gesicht» и списки пациентов, с которыми работала Рут Сенестье.

— А почему не Минна?

— Они ее и внутрь-то не впустят. Со времен Большой войны в немецком Красном Кресте многое переменилось.

— Ты хочешь сказать, они все нацисты?

— Да, за малым исключением.

Симон обратился к Минне, вернувшейся на кушетку:

— А ты? Ты могла бы встретиться с кем-нибудь из увечных. Неизлечимые — твой конек.

— Я начну с того, что пороюсь в собственных архивах, — ровным голосом ответила она, пропустив мимо ушей иронию Крауса.

— В архивах Брангбо?

— В материалах к моей диссертации. Ты, наверно, не помнишь, но я работала над…

— Помню. Но это не делает тебя специалистом по такого рода убийцам.

— Не делает. Но за время подготовки я изучила множество психологических профилей, говорила с психиатрами, следователями, тюремщиками. Я даже составила тогда список убийц-психопатов, действовавших в Германии с начала века. Вдруг кого-то из них освободили. Имеет смысл проверить.

Симон достал очередную сигарету и, поглубже устроившись в кресле, обвел обоих взглядом:

— Ну а мне что делать?

Минна успела ответить первой:

— На тебе вся светская часть расследования.

Ему захотелось отвесить ей пощечину. Но он не из тех, кто способен ударить женщину.

— Мы рассчитываем на тебя, чтобы выследить убийцу в окружении дамочек из «Вильгельма», — пояснил Бивен. — По непостижимым для меня причинам все исходит оттуда. Наш парень знает этих женщин и без проблем может к любой приблизиться.

— Что само по себе невероятно, — добавила Минна, — если допустить, что он изуродован.

Симон отключился. Он уже был сыт по горло и их теориями, и их советами: слишком много слов, слишком много предположений. Если уж они решили доверить ему задание, пусть теперь позволят действовать на свое усмотрение.

Он встал, показывая, что передышка — извините, конференция — закончилась. Он достаточно наслушался.

На пороге кабинета он предупредил Бивена:

— И последнее: я и пальцем не шевельну, пока не прочту полное досье расследования.

Вынести из здания отчеты по делу, чтобы ознакомить с ними штатского, было истинным оскорблением суверенной власти Дома СС. Святотатством, в религиозном смысле слова. Или же, если угодно, табу, во фрейдистском смысле.