Мелкий дождь, начавшийся на середине монолога Стаса, смывал не замечаемые им слезы со щек, но не мог помочь заново научиться дышать. Ветер ласково шевелил еще не полностью промокшие волосы, но не мог заставить заново биться остановившееся, казалось, сердце. Не решаясь поднять взгляда, не решаясь прочитать заслуженный приговор, юноша опустился на колени. Он уже не помнил, зачем все это говорил – чувство вины жгло его душу, ненависть и презрение к самому себе достигли того уровня, когда почти не имеет значения, простят ли тебя те, кому ты причинил зло, потому что сам себя ты простить уже не можешь.

Чья-то рука легла на плечо, сильные пальцы сгребли куртку, потянули вверх, вынуждая встать. Горячее ткнулось в руку, Стас машинально подставил ладони под обжигающий металл и невероятным усилием заставил себя поднять взгляд.

Они все смотрели на него, бледные, ошарашенные, непонимающие, боящиеся – они хотели всего лишь узнать, почему, они не были готовы услышать исповедь того, кого считали, несмотря ни на что, своим Командором. Саша плакала, не скрывая слез. А Стас стоял, сжимая чашу с глинтвейном, смотрел на них и не мог понять, почему они не разворачиваются и не уходят, заслуженно оставляя его наедине с собственной совестью.

Резкая боль в щиколотке вывела его из этого отрешенно-обреченного состояния.

– Вчера я решил, что если вы не простите меня, если отречетесь, я покончу с собой, – сказал он и сам удивился тому, как горячо и решительно звучал его охрипший от долгого монолога голос. – Сегодня я понимаю, что это было бы трусливо с моей стороны. Но я не хочу больше трусить. Я не прошу вас больше ни о чем, кроме искренности. Если вы не можете простить меня за все то, что я натворил, не надо делать вид. Пожалуйста. И еще одно… Вне зависимости от того, что вы решите, знайте: я безмерно благодарен каждому из вас за то, что было, я в долгу перед вами и… я люблю вас всех.

Он поднял посеребренную чашу, украшенную тонким узором по краям, отпил несколько глотков, отнял медленно остывающий металл от губ. Вновь обвел всех взглядом. Они стояли на тех же местах, все такие же шокированные, и ни один не попытался сделать шаг вперед.

«Что ж, это справедливо», – с горечью сказал себе Стас. Чаша в его руках медленно наклонялась, еще несколько секунд – и алый пряный глинтвейн потечет на землю…

Чужие ладони легли поверх его пальцев. Он поднял голову и поймал страдающий взгляд Виктора.

– Я прощаю тебя, – хрипло проговорил тот. Пригубил вино, вернул чашу. – И ты, если можешь, прости меня за то, что я сомневался.

– Я прощаю тебя… – губы стали непослушными, Стас снова почти ничего не видел – но не считал нужным скрывать свои чувства сейчас.

Следующей оказалась Инга.

– Стас, прости… я такая дура…

– Ты прощаешь меня? – спросил он в ответ и пригубил.

– Конечно…

Саша… Азамат… Еще Саша… Женька…

Алик просто молча улыбнулся и отпил глоток.

Последним был Гранд. Взял чашу, посмотрел на нее. Ухмыльнулся, прижал к губам чашу и не отрывался, пока глинтвейна не остался буквально один глоток.

– Я тебя еще четыре дня назад по морде простил, – заявил он, возвращая остатки.

Стас автоматически допил. Потом выронил чашу, сел на землю и истерически расхохотался.

Теперь. Все. Будет. Хорошо.

Было ли во сне или наяву?

Было – или ветер листву качал?

Серые будни легко и радостно окрашиваются осенне-ярким кленовым цветом, когда жизнь, еще недавно тоскливая и каждый день одинаково тошная, внезапно делает резкий поворот. Уже почти забытое прошлое подходит на перекрестке, приветливо улыбается и предлагает сказку – современную, в которую можно поверить здесь и сейчас. Интересная, хоть и несколько неоднозначная, работа по специальности, достаточно высокооплачиваемая, чтобы можно было снять небольшую квартирку в общежитии и еще оставалось бы на жизнь. Привлекательный, умный, обеспеченный молодой человек, во взгляде которого читается не только дружеский и профессиональный интерес, но который при этом не позволяет себе ничего выходящего за рамки приличия. О чем еще может мечтать молодая девушка, не склонная влюбляться без памяти, решившая если и строить отношения с мужчиной, то исключительно серьезные и долгие?

К встрече с Олегом Марина готовилась обстоятельно. Надела лучший – и, по правде сказать, единственный – строгий костюм с приталенным пиджаком и прямой юбкой до колена, серебристо-серую блузку из искусственного шелка, и даже разорилась на покупку новых туфель на невысоком каблуке. Заглянула к приятельнице-парикмахеру, за символические деньги сделавшей ей симпатичную стрижку. Почти час Марина посвятила макияжу, пытаясь максимально замаскировать собственную некрасивость. Выходя из дома, она бросила быстрый, но придирчивый взгляд в зеркало и улыбнулась – пожалуй, так хорошо она выглядела разве что на собственное шестнадцатилетие, и то лишь потому, что семь лет назад девушка просто была привлекательнее.

Когда Велагина подходила к отелю, в котором ей предстояло работать, позвонил Олег. Извинился, предупредил, что задержится минут на десять, и попросил подождать его в вестибюле.

С первого взгляда отель Марине понравился. Сразу же бросалось в глаза то, что здесь поработал талантливый дизайнер – изысканная и непошлая роскошь завораживала взгляд; чувствовался грамотный подбор кадров – все работники были естественны и приветливы, но без подобострастия, и каждый был занят делом.

Олег появился ровно через десять минут. Он не скрывал, что рад видеть девушку, хотя держался почему-то довольно отчужденно. Еще раз попросил прощения за опоздание и предложил не тянуть с делом. Для начала показал Марине ее будущий кабинет. Это была небольшая, уютная комната с французским окном во всю стену, из которого открывался вид на Неву – при необходимости окно затягивала песочно-золотистая штора, сквозь которую почти не пробивался свет. У окна стоял стол с проекционным блоком компа, напротив него – удобное кресло, чуть дальше у примыкающей к окну стены – кушетка. Кабинет был оснащен великолепной стереосистемой, обеспечивающей объемный звук. Еще одна стена, за столом, была полностью закрыта разделенным на две части – для одежды и для документов и книг – шкафом. Мебель, ковер, стены – все оформлено в мягких песочных тонах, не раздражающих взгляд и успокаивающих сознание.

Потом обсудили условия. Олег готов был платить начинающему психологу сразу же четыре тысячи в месяц, что составляло чуть больше двух зарплат на ее прежнем месте работы. График – тридцать и более часов в неделю, которые можно распределить по собственному выбору на четыре и более дня. Все «более» оставались полностью на усмотрение Марины, главное, соблюсти минимум. Испытательный срок – один месяц, который не пойдет в зачет в случае ее отрицательного решения по его истечении, но будет засчитан, если девушка согласится продолжить работу.