Обещание соблюдения интересов мелких вкладчиков не было соблюдено – реформа, по сути, носила конфискационный характер. Рубль стремительно обесценивался. За ноябрь – июль покупательная способность рубля упала в 4,2 раза, в то время как за время существования Временного правительства – в 1,4 раза.[458] В дальнейшем денежная система, фактически, отмирала. Вплоть до перехода к новой экономической политике в 1921 г. большевистское руководство не было заинтересовано в нормализации денежного обращения. Национализацией банков оно взяло курс на разрушение капитализма.

Большевистский социально-экономический проект был направлен на замену капиталистической системы нерыночной системой продуктообмена, управляемого государственным центром. Такой переход не может произойти постепенно, плавно. Самим фактом своей победы сторонники социализма ускоряют отток капитала и разрушение капиталистической экономики. Но именно поэтому производство оказывается в тяжелом положении. Переходные состояния, когда сохраняется распоряжение производства капиталистами, позволяют им выводить капиталы из производства. Начав разрушение капиталистической экономики, ее нужно как можно скорее заменить другой, причем целостной. А в начале 1918 г. некапиталистические элементы экономики представляли собой плохо состыкованные части недостроенного здания, которое должно было опереться на аграрную почву.

Декрет о земле был скорее декларацией, чем ясным законодательным актом. Советской власти необходимо было упорядочить раздел помещичьих земель. Специалистами в этом вопросе в советских верхах были левые эсеры. Они разделяли основы идеологии эсеров, из которых вытекал Декрет о земле.

Первоначальный проект левоэсеровского закона о социализации земли был написан И. Майоровым. На объединенном заседании крестьянской секции III съезда Советов и съезда земельных комитетов 17 января Майоров признал: «Этот закон есть грубая статуя, которую предстоит всем обработать».[459] Обрабатывался проект в согласительной комиссии, где от левых эсеров председательствовал Колегаев, а от большевиков – Ленин. Особенно острый спор разгорелся по поводу статьи 13, в которой указывалось, что источником на право пользования землей является личный труд, а государство имеет это право как исключение из правила. Большевики настаивали на неограниченном праве государства получать землю для своих нужд. Сошлись на том, что государство имеет право брать землю лишь для организации образцово-показательных ферм и опытно-показательных полей. Кроме того, большевики добились снятия всех упоминаний земельных комитетов – все полномочия по распоряжению землей переходили Советам. Левым эсерам удалось добиться создания Главного земельного Совета, подчиненного не СНК, а ВЦИК, который будет проводить социализацию.[460]

Основные положения закона были утверждены III съездом Советов, но доработка продолжалась после него. Закон о социализации земли был принят ВЦИК 27 января.

Его концепция в основном соответствовала рассмотренным выше положениям эсеровского законопроекта, но были некоторые отличия в сторону коллективизма и этатизма. Закон без выкупа отменял собственность на землю, недра, воды, леса и живые силы природы в пределах Российской Федеративной Советской Республики. Советам передавались весь инвентарь, постройки и скот «нетрудовых хозяйств». Земотделы Советов должны были ведать дальнейшим распределением земли «в зависимости от значения этих земель». Они должны были также заботиться о росте продуктивности сельского хозяйства и развитии коллективных хозяйств как более производительных. Земля переходила в пользование тех, кто «обрабатывает ее собственным трудом, кроме случаев, особо предусмотренных настоящим законом». Упомянутая в статье 12 «потребительско-трудовая норма» не была разъяснена так четко, как в проекте эсеров. Она должна была не превышать трудоспособности хозяйства и в то же время давать возможность «безбедного существования семье земледельца» (в общем, это соответствовало идее проекта эсеров). Устанавливался порядок получения земли, в соответствии с которым товарищества имели преимущество перед единоличниками. Для определения нормы предлагалась инструкция, которая ссылалась на грядущую сельскохозяйственную перепись. Для исчисления нормы следовало начать со среднего участка в уезде с наименьшей плотностью населения для данной местности. Однако не было гарантии, что можно обеспечить всех крестьян такими большими участками даже при разделе всех частных земель. Поэтому крестьян следовало переписать по рабочей силе и по едокам с учетом необходимости прокорма скота и урожайности десятины. Вычисленная таким образом средняя норма должна была быть соотнесена с участком, принятым за эталон, и на этом основании крестьяне должны были получать прирезки к своим участкам, чтобы приблизиться к нормативу в данной местности с учетом количества едоков, скота и качества земли. Причем если эта средняя норма окажется недостаточной для «безбедного существования» (как это определить?), то она должна быть дополнена. Но землю-то нужно было делить уже сейчас, и это право передавалось земельным отделам Советов.

В случае прекращения труда на земле или тайного использования наемного труда крестьянин должен был терять землю. Торговля хлебом оставалась государственной монополией, вводилась госмонополия на торговлю сельхозмашинами и семенами. Неработоспособные крестьяне должны были получать пенсию – пока в размере солдатской. Статья 13 дозволяла создание государственных хозяйств, на которых работники получают зарплату от государства при условии существования рабочего контроля.[461]

Для сложного исчисления потребительско-трудовой нормы нужна была новая перепись (результаты переписи, организованной Черновым в 1917 г., не принимались). Пока она не состоялась, право распределения земли оказалось в руках Советов, которые принялись за это дело на глазок по своему усмотрению. Съезд земотделов Советов Рязанской губернии 3–6 апреля, например, решил: «Все земли, кому бы они ни принадлежали, должны делиться на общих основаниях, принятых в уезде в духе Закона о социализации земли». Весьегонский уездный земельный комитет Тверской губернии решил делить в основном помещичьи земли, а крестьянские частные земли по возможности не трогать. Продолжались споры о том, делить землю по едокам или по рабочей силе. В итоге «народного творчества» на местах землю делили по-разному. Согласно анкетированию по 18 губерниям, 597 волостных Советов поделили землю по едокам, 69 – по трудовой норме, 163 – только между безземельными и малоземельными крестьянами, 34 – между всеми крестьянами, а 350 продолжали колебаться до середины года. Помещичий инвентарь крестьяне разобрали между собой в 432 волостях, отдали бедноте в 195 и оставили при имении (где обычно в таких случаях создавались образцовые хозяйства) в 547.[462]