Собравшись с силами, я встал, прислонившись затылком к холодной земле. Липка наверняка понимает, что боец из меня сейчас никакой. Вот и тешит байками. Дать приказ, чтобы уходил? Не послушает, голубая остзейская кровь.

– Ну, Московское царство. И что? Это, Липа, все равно лучше, чем Махно или какая-нибудь Кронштадтская республика. А если уж, извини, в самые глубины нырять, то до Петра государство было державой русского народа, а не компании космополитов, присягнувших престолу.

Поручик, взглянув укоризненно, вновь снял фуражку, пружинисто вскочил, выглянул. Смотрел на этот раз недолго, не более секунды. Вернувшись на место, вздохнул:

– Русский народ – это мы с тобой, Родион. И наши товарищи, живые и мертвые. Нас и наших предков Империя вылепила и в печи огненной обожгла, да. А остальные – только глина под ногами. Из глины этой большевики наскоро налепили големов…

Достал револьвер, морщась, прокрутил барабан.

– …А големы, господин ротный, изволят жаловать аккурат сюда. Не меньше взвода, на нас двоих вполне хватит, да. Последний парад, Родя! Как ты говоришь, амба.

Я встал, расстегнул кобуру «нагана», а затем полез в карман шинели, где ждал своего часа небольшой плоский «браунинг» образца 1900 года, во время оно высочайше рекомендованный господам офицерам для ношения вне строя. Его я берег именно ради подобного случая.

– Значит, и вправду конец командировке, Липка. Сейчас сниму шлем и пойду заваривать кофе. И «July Morning» [43]поставлю, давно уже хочется.

– А крылышки привязать? – неунывающий поручик достал второй «наган». – Предлагаю план. Изображаем «жмуров», а как только господа красножопые начнут по карманам шарить, валим всех, покуда патроны есть. А потом – ты кофе завариваешь, а я с Валькой Семистроевым коньячку выпью, да. Эх, не прочитали молитву, непорядок… Командуй, ротный!

– Уже, – улыбнулся я. – Считай, скомандовал. «Наверх вы, товарищи, все по местам!..»

– О, да-да!

Липка усмехнулся в ответ, подмигнул:

Auf Deck, Kameraden, all» auf Deck!

Heraus zur letzten Parade!

Der stolze «Warjag» ergibt sich nicht,

Wir brauchen keine Gnade!

An den Masten die bunten Wimpel empor,

Die klirrenden Anker gelichtet,

In stürmischer Eil» zum Gefechte klar

Die blanken Geschütze gerichtet! [44]

Я бросил взгляд на плывущие по небу облака и мысленно пожелал Липке, чтобы коньяк в его бутылке никогда не кончался. Как там дальше у герра Грейнца?

От пристани нашей мы в битву уйдем,

Навстречу грозящей нам смерти,

За Родину в море открытом умрём,

Где ждут желтолицые черти!

И тут мы услышали, как разорвался первый снаряд.

– Арабы это, мсье. Как есть «крысаки». Обнаглели – дальше некуда. Раньше, сами знаете, их в порт на пушечный выстрел не подпускали, а сейчас многих парней, что в доках старались, в армию забрали, вот руки рабочие и понадобились.

В кабинете было накурено и грязно. Со стены хмуро смотрел носатый де Голль, начальничий стол завален папками, в углу двое «ажанов» деловито просматривали некий список. Один время от времени тыкал в него пальцем, второй же кивал, явно одобряя.

– Только какие у них руки, мсье, у «крысаков» этих? Лишь воровать и умеют. И еще грабить, особенно если на гашиш не хватает. Прямо ассасины!

Сержант, командовавший патрулем, оказался знакомым. Именно он проверял у пассажира «Текоры» документы в ночь приезда. Служивый тоже узнал подданного Турецкой республики Ричарда Грая, что сократило формальности до минимума. В паспорт он все-таки заглянул, удовлетворенно кивнув при виде свежих печатей, после чего развил бурную деятельность. Потерпевшего усадили в полицейское авто, заехали в ближайшую аптеку, после чего бывший штабс-капитан, украшенный свежей повязкой, был доставлен на «пост», то есть, в участок. Вспомнив финал «Касабланки», Ричард Грай ждал распоряжения по поводу «обычных подозреваемых», которое последовало незамедлительно. Он даже не успел допить чашку свежезаваренного кофе.

– Я, мсье, уже распорядился, – сержант горделиво огладил пышные пшеничные усы. – Есть у меня на примете одна «крысячья» банда, их это почерк. Подстерегают, понимаете ли, прилично одетых господ – и нож к горлу. А теперь, видать, обнаглели, за «стволы» взялись. Да еще среди белого дня, понимаете ли! Они вас наверняка еще внизу срисовали, а пока вы, мсье Грай, поднимались, на авто подъехали, вкруговую. У них старый «Рено», красный, переднее стекло в трещинах. Не видели такой, пока по улице шли?

Бывший штабс-капитан поглядел на служивого не без интереса. Сам он пришел к такому же выводу. «Рено», ни красного, ни иного колера, он не заметил, но на горку можно въехать и с соседней улицы. Невелик крюк.

Сержант между тем, кликнув полицейских, сам заглянул в список. Бегло просмотрев, солидно откашлялся.

– С этих, стало быть, и начнем. Действуйте, ребята! И без церемоний, потому как нечего по живым людям стрелять!

Служивые бодро откозыряли и протопали к двери. Сержант, вновь огладив усы, взялся за кофейник.

– Давайте, мсье Грай, я вам еще чашечку налью – ради бодрости. А вы пока продумайте, чего в протокол вписывать будем. Тут каждая фраза, мсье, важна. Дело непростое, можно сказать, политическое…

Бывший штабс-капитан хотел переспросить, но сообразил сам. Он – иностранец, значит, дело наверняка дойдет до турецкого консула. Это было бы совершенно лишним, и он поспешил сделать в памяти нужную зарубку. Протокол тоже ни к чему, но этого, увы, не избежать.

– В политике все и дело, мсье! – сержант важно вознес палец к потолку. – Да-да, я только что понял, прямо воочию узрел. Ну, конечно! Вид у вас, мсье Грай, извините, не слишком заманчивый. Это я в смысле грабежа, а не чего другого, вы уж не подумайте!.. Но вы гражданин Турции. А здешние «крысаки», да будет вам известно, турок еще с позапрошлого века не любят. И не зря, мсье! Пока тут турки хозяйничали, порядок был не в пример нашему. Чуть что – и на кол. Оно, конечно, не слишком гуманно, но для «крысаков» в самый раз.

Ричард Грай, о таких исторических глубинах даже не подозревавший, хотел было уточнить. Не успел.

– Так что же это выходит, мсье? – трубным гласом воззвал служивый. – А выходит, не грабеж, а самое настоящее покушение. По-ку-ше-ние! Причем по политическим мотивам. Ох, и раскручу я этих мерзавцев. Ох, и запоют они у меня!..