Изнутри по периметру изделия из бамбука специально предусмотрели четыре прорези. В крайние вставлялись два матовых, тонированных в таинственный серебристо-желтый цвет закаленных стекла. Между ними шли стеклотекстолитовая плата с напаянным люминесцентно-вакуумным индикатором, парой залитых компаундом микросхем, кварцевым генератором, регулировочными потенциометрами и тремя десятками обычных элементов. Сбоку торчали штырьки настройки времени, прикрытые специальными бамбуковыми крышечками. Внешне все до смешного просто, даже примитивно. Почти как в RAVчике. Только микросхем две плюс добавлен ряд транзисторов П104 усилителя сегментов «цифр», не смог пока Авдеев уложить напряжение в японские нормативы восьмидесятых.

Но сколько сил было убито на одну только защиту поверхности микросхем, пока не додумались нанести пленку из оксида алюминия. Добавить к этому горку чипов, убитых монтажницами, которые мучительно осваивали работу под лупой, экипированные антистатическими кандалами из вездесущей нержавейки на руках. Про необходимость срочного изготовления специальных паяльных станций и говорить не стоит. Все равно надо переделывать, контроль температуры жала нужен в пределах пары градусов, а не как сейчас — двадцати. Еще лучше придумать какой-то полуавтомат…

Четвертый паз был предусмотрен для сетевого блока питания. Места внутри корпуса оказалось навалом, вес все равно пришлось увеличивать для большей устойчивости конструкции. Поэтому на гетинаксовую пластину дополнительно закрепили в легкосъемном каркасе две квадратные 4,5-вольтовые батарейки «КБС-Л-0,7». По прикидкам их должно было хватить часов на двадцать работы «без 220 вольт». Надеюсь, электричество в СССР не пропадает часто и надолго, иначе делегаты устанут их менять. Правильнее было бы поставить аккумуляторы, но… Попросту не успели, не оказалось у изготовителя запаса готовых элементов.

Получилось вполне симпатично. Цифры хорошо различались даже на солнце. Точность оказалась вполне на уровне, не хронометр, разумеется, но за неделю часы ошибались максимум на минуту-другую, и то скорее от ускоренной небрежной регулировки. Особо привлекательно смотрелся дефис между парами знаков. На нем завалили фронты конденсатором, и теперь он плавно разгорался и гас каждую секунду. На неподготовленного человека это действовало гипнотически.

Чтобы конструкция не «звенела», в глубь прорезей вставили небольшие кусочки микропористой резины. Более никаких болтиков или гаечек не предусматривалось. Сборка без всякого труда осуществлялась в нашем НИИ силами парочки теток, срочно принятых на работу в качестве монтажниц радиоаппаратуры. Единственная фишка из две тысячи десятого года — специальная диэлектрическая прокладка в контакте батарейки, которая выдергивалась без разборки корпуса при помощи толстой красной нити, пропущенной в отверстие на дне часов.

Контроль внешнего вида и работоспособности проводился стопроцентно, каждое десятое изделие отправляли в климатическую камеру и на вибростенд. Главной причиной отказов был кварцевый генератор. Вроде бы устройство проще некуда, но, пока не ввели предварительную приемку элементов, ничего хорошего не получалось. Набрав полную жестянку никуда не годных запаянных алюминиевых коробочек из города Волжский, накатал обстоятельную телегу своему начальнику главка[225]. Но особой взаимности не получил, лишь вялую отписку в стиле «так было, так будет»[226].

И вот ведь действительно, плевать на такую мелочь. В СССР денег куры не клюют, фонды у НИИ «Интел» безразмерные, поставки внеочередные. В следующий раз закажем сразу тройной комплект, проверим, брак спишем по акту и положим на всякий случай в дальний угол склада. Электроника не комбайны, места для хранения надолго хватит. Так и напишу Шелепину после съезда.

Предметом особой гордости стала упаковка. Ничего похожего на полиэтилен с воздушными пузырьками мне в СССР не попадалось[227]. Но установка для производства незаменимых в двадцать первом веке Bubble Wrap представлялась совсем несложной — так и оказалось на самом деле. По сути, хватило двух горячих валов, один из которых был с дырками и подведенным внутрь низким давлением. Два слоя полиэтилена попросту прокатывались через них. Оставалось только порезать пленку на аккуратные конверты и отучить монтажниц от затягивающей привычки «лопать» пузырьки.

Дизайн картонных коробок утверждал Александр Николаевич лично. В конце концов, прошел самый консервативный вариант с белой надписью «Часы электронные…» на фоне развевающегося флага СССР. Шрифт имитировал экзотический для шестьдесят шестого года шестнадцатисегментный индикатор.

…Сделать всю партию перед XXIII съездом КПСС успели с огромным трудом. «Светлана» поставки провалила с громким треском, свой план им показался важнее. По слухам, репрессии по заводу прокатились небывалые, на пенсию и прочие «непопулярные» должности «ушли» десятка два руководителей[228]. Нам от этого было не легче — спас только авдеевский задел, без него съезд наших изделий не увидел бы. Все равно последнюю сотню часов собирали всем НИИ ночью. И еще целую кучу непрерывно делали следующие несколько недель, уже на дополнительные подарки особо знатным гостям. Уж очень часики пришлись по вкусу делегатам. За одними только вакуумными экранами Анатолий летал в Минск раз пять. Сколько я прыгал вокруг «Пульсара», даже описать сложно, спасло только то, что они в ходе непрерывного четырехсменного допиливания технологии добавили «в годные» еще пару-тройку процентов изделий.

В ходе «часовой гонки» я забросил не только личную жизнь, но и подвижки по другим направлениям. А их случилось не так уж мало.

Для начала, Антонина Валерьевна Семичастная в стороне от моей деятельности не осталась. Более чем скромные продажи альбома Ванессы Мэй (под именем Валерии Петровой) ее не остановили, скорее раззадорили. После четырех лет обучения в консерватории супруга Председателя КГБ не сомневалась в высоком качестве музыки. Ее возможностей с лихвой хватило для аккуратной организации продажи прав на издание пластинки CBS France[229].

Филиал крупнейшей американской компании переживал далеко не лучшие времена. Американские мелодии в Европе «не шли», студия ютилась в Париже, на частной квартире в шестнадцатом округе, в доме № 3 по улице Фрейсине. Но более солидные компании США принципиально не хотели иметь дело с Советским Союзом, и сделка все же состоялась при активном участии нового директора CBS France Жака Суппле[230]. Денег это принесло СССР до смешного мало, кажется, что-то около тридцати тысяч долларов в пересчете с франков.