— Пейтон! — негромко воскликнула она, когда он, встав на колени и поглаживая ее бедра, устремил свой взор именно на то место, которое она старалась прикрыть.

— Ты не смеешь прятать от меня такую красоту, — сказал он, наклонившись и страстно целуя ее.

Кирсти чувствовала, что приближается к той сладостной бездне, в которую проваливалась всякий раз, достигнув пика страсти. Она попыталась заставить Пейтона соединиться с ней, но он довел ее до экстаза языком, закинул ее ноги себе на плечи и соединил их тела с такой силой, что, не держи он ее, она ушиблась бы об изголовье кровати.

Он яростно вонзался в нее, двигаясь все быстрее и быстрее. Наконец он уперся одной ладонью в матрас, тело его содрогнулось в последнем рывке, и тепло семени, излившегося внутрь ее, умножило ее собственное блаженство. Когда он в полном изнеможении повалился на нее, она обняла его, прижимая к себе все крепче и крепче. Так они лежали, постепенно восстанавливая силы и ясность мысли.

— Что ж удивительного, что женщины так и сбегаются к тебе, — заметила она, едва к ней вернулся дар речи.

Кирсти старалась не думать о том, сколько было у Пейтона женщин. Глупо было мучить себя подобными мыслями. Она отдалась ему из любви, и с этим ничего не поделаешь.

— Не отрицаю, женщин у меня было немало. Но лишь от случая к случаю. Для удовлетворения моих желаний. Не более того. Но ты — ты моя и всегда была моей. До меня ни один мужчина не познал сладости твоего тела. А ты действительно сладостна, моя темнокудрая красавица. Ты сладостна как ароматнейший, редчайший мед. Ты сладостна и горяча, и тобой невозможно насытиться. — Он начал двигаться в ней, мерно, ровно, пробуждая в ней ту яростную страсть, которую она так щедро дарила.

В глазах церкви и света она стала грешницей в тот момент, когда легла в его постель, когда только подумала об этом. И теперь ничего не изменится, мысли о грехе только испортят им время, проведенное вместе. И без того над ними нависла тень Родерика. Очень скоро все от него отрекутся и подвергнут презрению. Это приведет его в ярость, и винить во всем он будет ее. Так что нечего упрекать себя в том, что она проведет несколько приятных часов, которые выпали ей. Возможно, их осталось не так уж и много.

Вместе с Каллумом и Майклом Кирсти стояла у окна комнаты, в которой спали дети, поражаясь тому, какая у Пейтона большая семья. Памятное посещение Макаев произошло неделю назад; через три дня после этого начали прибывать Мюрреи. Кирсти не понимала, почему Пейтон так стремится представить ее своей родне. Большинство его родственников были немало удивлены, обнаружив, что она живет у него в доме, — недаром говорили, что он никогда не приводил к себе женщин. В большинстве случаев родня оставалась в доме столько времени, сколько им требовалось, чтобы узнать, как выглядит Родерик, сколько у него людей и где следует его искать.

Родерик же скрывался. Макай не только отреклись от него, но забрали обратно все его земли, источник его богатства, и большую часть его людей, составлявших маленькую армию. Теперь у него ничего не осталось. Клан отторг его быстро, открыто и окончательно. Как и ожидалось, все порочащие его слухи теперь принимались на веру. Несколько семей, то ли заподозривших, то ли узнавших, что он развратил их сыновей, также объявили охоту на негодяя, не желая оставлять его безнаказанным.

Что особенно забавно, Пейтон в глазах всех стал теперь рыцарем без страха и упрека, чудесным избавителем, чуть ли не святым, который поставил на кон свое доброе имя ради детей. Доля правды в этом, разумеется, была, но подвиги его оказались сильно приукрашенными. И его братья и кузены подтрунивали над ним, так же как Коннор и Йен Сильный.

— У Пейтона такая большая семья, — заметил Каллум не без зависти.

— Не все из них родня ему по крови, — объяснил Майкл. — Но для них это не имеет значения. — Он бросил взгляд на Кирсти. — Ведь ты поэтому его выбрала, верно? Ты знала, что все его родичи поспешат ему на выручку.

Кирсти кивнула:

— Это было одной из причин. Мне часто доводилось слышать, что семья у них очень большая, и узы, связывающие даже очень дальних родственников, необычайно крепки. Что ж удивляться, что Макай не спешили действовать на основе одних только обвинений Родерика. Они знали, что за Пейтона есть кому вступиться и неприятностей им не избежать.

— Неприятности обрушились на голову Родерика. Уверен, негодяй не знает, в какую нору поглубже и потемнее ему забиться, чтобы его не нашли.

— Верно. Скоро все будет кончено. Надеюсь, что ничего дурного не случится ни с нами, ни с нашими союзниками.

— А, вот ты где! — сказала Джиллианна, взглянув на Кирсти. — Пейтон просит тебя прийти в его кабинет.

— Надеюсь, не для того, чтобы меня отчитать, — заметила Кирсти с улыбкой.

— Он и тебя хочет видеть, Каллум, — добавила Джиллианна.

Каллум нахмурил брови:

— Он хочет, чтобы я познакомился с его родственниками? Только я?

— Да. С кем-то из Макмилланов. — Джиллианна многозначительно посмотрела на Кирсти и обняла Каллума за плечи. — Вот так-то лучше, молодец. Ты у нас храбрый. Изгони из сердца злость и обиду. Не позволяй этому негодяю лишать тебя дружеских объятий, будь добор к тем, кто искренне любит тебя. Иначе никогда не увидишь тепла и света, только холод и мрак. — Она посмотрела на всех с улыбкой и направилась к двери. — Не задерживайтесь. А ты, Майкл, может, пойдешь со мной?

Как только Джиллианна с Майклом вышли, Каллум взглянул на Кирсти:

— Она все время это делает.

— Что делает? — спросила Кирсти, подталкивая его к двери.

— Обнимает меня и говорит такие странные вещи. Словно заглядывает мне в душу. Меня одолевают дурные чувства, но я всячески их скрываю, не даю вырваться наружу.

— А леди Джиллианна видит их?

— Да. И знает, что я хочу от них избавиться. Может, она колдунья?

— Ну что ты! — сказала Кирсти. Они уже спускались по узкой каменной лестнице. — Она просто знает некоторые вещи, знает, что люди чувствуют. Правда, не все и не всегда. Тебя это беспокоит? Хочешь, я поговорю с ней?

— Нет. Пусть даже беспокоит, но, думаю, мне это только на пользу. Ведь сам избавиться от этих чувств я не могу, верно? Могу их только скрывать. А когда она со мной поговорит, мне становится легче.

— Иногда бывает достаточно посмотреть правде в глаза, особенно если рядом есть кто-то, кто понимает тебя и может дать совет. Постепенно ты сам научишься прогонять мрачные мысли. — Она ласково погладила его по голове, когда они остановились перед дверью кабинета Пейтона. — Ведь ты наслаждаешься свободой и безопасностью совсем недолго. Чтобы зажили раны, требуется время, особенно раны душевные. И самое печальное заключается в том, что врачевать их тебе придется самому. Люди, которые тебя любят, могут помочь, если ты им позволишь. Теперь ты знаешь, что таких людей не так уж мало. Верно? — Он кивнул. — Вот и хорошо. Всякий раз, когда тебя будут одолевать дурные чувства, вспоминай об этом.