Еще удар! Самолет коснулся воды крыльями и сопротивление резко возросло. Вода плеснула в остекление кабины. Из пробитых пулями дыр в меня неожиданно ударили тугие холодные струи.

ПС-84 зарылся носом в воду и, кажется, зацепил дно. Фюзеляж перекосило, с треском и скрежетом надломилось крыло. Нас развернуло носом к берегу и почти завалило набок.

Радист, сидевший в кресле второго пилота, обвис на ремнях – видимо, потерял сознание от перегрузок. Трубка радиотелефона улетела куда-то вперед, вырвав с корнем провод из рации, но стоны раздираемого корпуса прекратились. Кажется, мы больше никуда не двигались.

Через многочисленные пробоины в самолет поступала грязная вода, взбаламученная нашим приземлением, но утонуть нам не грозило – мы и так уже частично лежали на дне реки, оказавшейся в этом месте довольно мелководной.

– Экипаж! – выкрикнул я явно громче, чем следовало, но в ушах шумело и мне казалось, что за этим шумом меня не услышат.

– Не ори, Нагулин, живы мы, – раздался в ответ надтреснутый, но довольный голос Лебедева, – Кто тебя учил так самолеты сажать, младший лейтенант? Никакого уважения к комфорту старших по званию!

Когда мы совместными усилиями открыли дверь, к самолету уже бежали люди от остановившейся на дороге колонны грузовиков и автомобилей. Я посмотрел в небо. Словно почувствовав мой взгляд, ТБ-3 солидно качнул крыльями, а казавшиеся мошкарой рядом с ним истребители сделали горку.

Нам помогли выбраться из разбитого самолета, уже изрядно заполнившегося водой. Ранеными тут же занялись медики. Судя по их сосредоточенным лицам, работа им предстояла непростая.

Наш кривоватый строй выглядел весьма колоритно, учитывая, что половина бойцов и командиров были одеты в грязную и местами рваную немецкую форму и вооружены трофейным оружием от винтовок до пулеметов.

– Товарищ комиссар государственной безопасности третьего ранга, – обратился Лебедев к подошедшему к нам начальнику особого отдела фронта, – задание выполнено. Разведгруппа капитана Щеглова эвакуирована из вражеского тыла в полном составе вместе с захваченным ими пленным. В моей группе двое раненых, в экипаже ПС-84 трое убитых и тяжелораненый. Сам самолет, похоже, восстановлению не подлежит.

– Благодарю за службу, разведчики! – внимательно оглядев нас, произнес Михеев.

– Служим Советскому Союзу!

– Майор, сажайте своих людей в машины. Сейчас переоденетесь, приведете себя в порядок и на аэродром. Позавтракаете в самолете – в Москве вас уже заждались.

* * *

Я одновременно ждал этой встречи и откровенно ее побаивался. Сначала, естественно, были беседы с очень разными людьми в форме, в гражданской одежде и даже в белых халатах, причем последних оказалось довольно много. Однако по характеру этих бесед, а допросами я бы их все же не назвал, было понятно, что они носят сугубо предварительных характер и служат лишь прелюдией к главному разговору. И вот, время такого разговора настало.

– Товарищ нарком внутренних дел…

– Здравствуйте, младший лейтенант, – прервал меня Берия, – Проходите, присаживайтесь.

Кабинет главы НКВД был просторным, но гигантскими размерами не отличался. Добротная дорогая мебель без особых излишеств. Как я понял, такой стиль предпочитали многие высшие руководители СССР, а функционеры рангом пониже стремились в меру сил ему подражать.

– В силу специфики моей работы, я многое знаю о вас, товарищ Нагулин, но, увы, далеко не все, что мне нужно, – начал Берия, когда я устроился за столом, – Ваши военные заслуги очевидны и никем не ставятся под сомнение. Отсюда и особое отношение к вам следователей, не слишком характерное для моего ведомства. Я мог бы задать вам множество вопросов, но в той или иной форме вы на них уже не раз отвечали другим людям, так что не будем терять времени и перейдем сразу к главному.

Берия сделал небольшую паузу и внимательно посмотрел на меня сквозь круглые стекла пенсне.

– Почему вы рискуете жизнью на чужой для вас войне?

Я ожидал чего угодно, только не такого вопроса. В первый момент в животе у меня как будто взорвалась ледяная бомба, и я на миг решил, что хозяин кабинета на Лубянке сильно прибедняется, и, на самом деле, знает обо мне действительно все.

– Не волнуйтесь, товарищ Нагулин, – почти ласково произнес нарком внутренних дел, – это не более чем просто вопрос. Мне известно, что вы добровольно вступили в ряды РККА, хотя могли остаться в Тувинской Народной Республике и жить там, не подвергая себя лишениям и опасностям. В конце концов, вы ведь старообрядец, не так ли? Жили в тайге, и могли бы спокойно там жить дальше до конца войны.

– Мои родители были старообрядцами, – подтвердил я слова наркома, – и сам я воспитан в этих традициях, но я с детства отличался от других членов семьи тягой к знаниям. Отшельничество в тайге – не мое. После смерти отца я не захотел оставаться на заимке, а когда вышел к Кызылу и увидел, как там живут, понял, что хочу вернуться на Родину предков. Разве это не естественно?

– Возможно. Весьма возможно, – кивнул Берия, – особенно учитывая то, как вас встретили местные власти.

Нарком коротко взглянул на меня, а я позволил себе едва заметную усмешку.

– Решили сбежать из тюрьмы на войну?

– В какой-то мере, товарищ нарком внутренних дел. Но лишь отчасти. СССР подвергся нападению опасного врага, и если я хотел стать полноценным членом общества на Родине предков, я должен был принять участие в отражении этой агрессии.

– Правильные слова. Вы молоды, товарищ Нагулин, но оценили ситуацию не по годам здраво. Даже как-то расчетливо. Найти себя в СССР, появись вы здесь после победы над Гитлером, вам действительно было бы неизмеримо сложнее. Вот только до победы еще нужно дожить, а то, как вы рискуете жизнью, совсем не согласуется с теми прагматичными доводами, которые я только что от вас услышал. Я повторю вопрос, но сформулирую его иначе. СССР – не ваша Родина. Вы выросли в совершенно другой среде. Ваши родители ушли в тайгу еще до Революции. О деле Ленина-Сталина вы имеете весьма смутное представление. За что вы воюете, младший лейтенант?

Еще один удар под дых. Товарищ Берия отличался редкостной въедливостью и умением задавать неудобные вопросы.

– Товарищ нарком внутренних дел, – ответил я, выдержав внимательный взгляд из-под пенсне, – У вас ведь есть Родина, правда? И малая – Грузия, и большая – Советский Союз. Но Родина – это не только горы, равнины, реки и леса. Прежде всего, это люди. А я вырос в тайге и, в конце концов, остался там один. Я ненавижу тайгу. Она забрала у меня семью – последнее, что удерживало меня там. И я тоже хочу, чтобы у меня была Родина, пусть и расположенная не там, где я физически появился на свет, но где меня поймут и примут, как своего.

– Тогда почему именно СССР? Вы ведь в совершенстве владеете немецким, не так ли? И ваша близкая родственница была немкой. Мы проверили ваши слова, товарищ Нагулин. Имма Клее действительно существовала. В архивах о ней сохранилось не так уж много сведений, но все, что удалось проверить, не противоречит вашему рассказу. Так почему не Германия? Ведь в вас течет четверть немецкой крови.