«Нечаянно», потому как, знай он подлинную суть Тины Чжи, бежал бы от нее со всех ног куда глаза глядят. Любовь Имен ничем не отличалась от их прочих чувств и желаний: слишком всеобъемлющая, слишком бурная, чтобы ее мог вместить меньший сосуд. Она бы выжгла его, разорвала.

Впрочем, никто не даст гарантии, что, убеги он даже очень быстро и очень далеко, ему бы удалось скрыться, потому что дело могло быть не только в его очаровании, но и в ее личном выборе. В конце концов, это во многом зависит от того, готова ли собеседница поддаться чарам. Возможно, как-то раз она заметила его и ее пленили завитки его волос, красиво ниспадающие на брови. Или же ей просто стало интересно, какова жизнь за пределами Тайного Города. А может быть, ею двигал холодный расчет. С Именем никогда точно не знаешь… к тому же в ее голове эти причины вполне могли сосуществовать. Но так уж вышло, что он и сам был очарован не меньше.

Когда к Домино Тайту вновь вернулось сознание, он лежал на мягкой постели, установленной на крытой каменной плиткой веранде в сени дубов и лавров. Птицы выводили затейливые и непривычные трели; оранжевое солнце подбиралось к зениту на аметистовом небе. Прохладный ласковый ветерок приносил ароматы лилий и гиацинтов. Простыня, наброшенная на его обнаженное тело, оказалась теплой, притом что была чуть ли не прозрачной. Домино Тайт оглядел себя, сосчитал украшающие его шрамы и обнаружил, что их несколько больше, чем ему бы хотелось.

Приподнявшись на локте, он осмотрелся. За деревьями виднелась холмистая долина, устланная зелеными и желтыми коврами трав, окаймленная гигантскими платанами. Пейзаж, хоть и пытался изо всех сил походить на естественный, был создан руками неведомого мастера: контуры холмов радовали глаз, краски дополняли друг друга, звуки успокаивали.

Постель отреагировала на его движения, превратившись в диван. Песни птиц изменились, став более бодрящими. Рядом с ним в потайной клетке сидела одна из этих птах. «Королевская лёингму» — так она называлась на языке Конфедерации. «Птица любви».

Может, Домино Тайту и не хватало проницательности Гидулы, но он прекрасно понял: в том, что первой его поприветствовала именно эта птичка, есть скрытый смысл. Как и в том, насколько искусно была замаскирована клетка.

Последний намек он еще не разгадал, но уловил, что тот все же имеется. Осознание приходило постепенно. Тина Чжи определенно была не той, за кого себя выдавала: за младшего функционера в службе контроля за технологиями. Правда, выследить эту лису до норы пока не представлялось возможным.

Сев, он осмотрел искалеченную ногу. Ни единого следа переломов, никаких болезненных ощущений. Он попробовал пошевелить пальцами, и те с радостью ему подчинились.

На веранду вышла Тина Чжи. За открывшимися дверьми, которые настолько сливались с беседкой, что прежде он их даже не замечал, Домино Тайту удалось разглядеть внутреннее убранство дома. Отделка в черных, серебряных и красных тонах; удобные кресла; ковер; взбегающая наверх лестница. Затем двери закрылись, и вновь вокруг лишь желтые лилии да голубые гиацинты. Подняв взгляд, Тень не увидел второго этажа, к которому могла бы вести лестница.

Девушка была облачена в белое полупрозрачное платье с развевающимися рукавами и серебряной оторочкой. Серебряный же поясок обвивал ее талию. Украшенное бирюзой ожерелье из того же металла, казалось, пребывало в непрестанном движении. Коротко остриженные волосы тоже были посеребрены. Смуглая кожа, удлиненный нос, широкие скулы. Ее телу была присуща юношеская мягкая полнота, но в глазах отражалась неизмеримая старость.

— Ах, мой Домино, — произнесла она, подплывая к нему и укладывая его голову себе на колени, — ты наконец-то проснулся.

Домино Тайт никогда не мог понять, зачем говорить другому человеку очевидные вещи, которые он и без того знает.

— Долго я был в коме? — спросил он, готовясь услышать весьма приличный срок, учитывая, что нога его успела полностью зажить.

— Ох… день. Или два. Как тут скажешь, когда прыгаешь с одного мира на другой?

Ее пальцы трепетали, голос дрожал. Но та ветреность и невинность, которые когда-то были ему столь милы, теперь казались искусно сыгранными, напускными. Платье, пока развевалось, было непрозрачно, но, если касалось кожи, казалось пошитым из стеклоткани. При движении отдельные участки ее тела на долю секунды ярко проступали, прежде чем вновь стыдливо скрыться за занавесом. Как Домино Тайт ни приглядывался, ему не удавалось найти хотя бы один непрокрашенный кончик в ее волосах. Лак на ногтях вторил цвету декоративных украшений на сосках.

— Что привело тебя на Юц’гу? — спросил он. — И как тебе удалось найти меня так быстро?

— Любовь моя, — она коснулась его губ своими, провела ладонью по его лбу и поиграла кудрями, — я всегда была неподалеку. Любовь притягивает нас друг к другу.

— Это солнце, — произнес он, кивком указывая на огромный оранжевый диск, зависший почти под самым куполом неба. — Я совершенно уверен, что это не светило Юц’ги, а в пределах двух дней ползания от нее нет ни одной планеты.

— Когда-то давным-давно, — напевно откликнулась она, — бог Аспект провозгласил, что два сердца, бьющиеся в унисон, будут биться так всегда, вне зависимости от того, какое расстояние их разделяет. И то же самое касается элементов пространства.

Посему это называлось «квандамовым состоянием», что в переводе с древнего языка одновременно означает «в прошлом», «в будущем» и «когда-то», поскольку то, что случилось когда-то, произойдет и снова. Понимаешь?

— Нет, — покачал головой Домино Тайт.

— Это Технарство, поддерживаемое множеством молитв, и понимание его доступно не каждому. Его мистерии должны тщательно охраняться нами — служителями Гейшот Бо. Но суть в следующем: войдя в квандамово состояние в одном месте, ты можешь выйти из него в другом. Я соединилась с тобой в момент нашей первой встречи и потому смогла оказаться на твоей стороне квандама.

— Никогда ни о чем подобном не слыхивал!

А про себя Домино Тайт подумал: «Будь у Падаборна и остальных подобная технология, революция бы победила!»

Она вновь нежно его поцеловала.

— И никогда бы не услышал, если твоя жизнь не стоила бы спасения. На свете сохранились вестиджи былых времен… Семь Чудес. И мир следует оберегать от них. Но всем правит необходимость — и судьба, — и я просто не могла оставить тебя умирать.

— Я благодарен тебе. Моя жизнь — твоя. Отныне и во веки веков.

Он притянул ее голову к себе, чтобы коснуться лбами, а потом крепко поцеловал. Но еще крепче был орешек в его сердце, не позволявший Теням любить по-настоящему, заставлявший использовать чувства в качестве оружия. Семь Чудес? Скрытые от посторонних глаз? Второе — определенно то, что столь быстро и безболезненно излечило его. Но какими были еще пять?