Даже тем млекопитающим, у которых и гортань низко расположена, и язык устроен так, что можно издавать такие же звуки, какие испускаем мы, чтобы говорить, потребуется еще и особая зона в мозгу – так называемая зона Брока́. Не так давно у меня был электронный секретарь, который синтезированным голосом напоминал мне о делах, и сообщал, кто звонил по телефону. Я дала ему имя Горт в честь робота, которого в научно-фантастическом кинофильме «День, когда остановилась Земля» играл Майкл Ренни, потому что его чрезмерно ровный мужской голос – то ли зомби, то ли дворецкого – звучал точь-в-точь как в кино. Перебои с электроснабжением совершенно сбивали Горта с толку, и он становился настолько ненадежным, что мне пришлось отправить его в отставку. Новая машина, которую я назвала Герти, говорила со мною еще более безжизненным голосом женщины, как мне казалось, необразованной и неряшливой. В общении и Горт, и Герти казались раболепными и бесстрастными; думаю, создатели считали это достоинством. В кабинах больших самолетов мне доводилось слышать голос компьютера – почти всегда женский, с оттенком страсти[76], – сообщавший пилоту что-то важное, например: «Наберите высоту! Вы идете слишком низко. Наберите высоту! Вы идете слишком низко», или: «Закрылки выпущены». Синтезированные голоса из пилотской кабины чуть больше похожи на человеческие, так как наделены интонациями и модуляциями, и все же, по-моему, голоса компьютеров вообще звучат неестественно. Не сомневаюсь, что это скоро изменится, мы будем дружески болтать с красноречивым компьютером, вроде HAL 9000 из «Космической одиссеи» Артура Кларка. Дело в том, что речь сложнее, чем сумма ее составляющих. Мы можем задать компьютеру произношение слова «top» как «t-ah-p», но разве можно произнести его четче диктора Би-би-си? Тем не менее мы способны понимать людей, говорящих так быстро, что фонемы сливаются, или так медленно, что они разрываются, произносящих слова с разными интонациями, тембрами, акцентами. То, что у одного звучит «park», у другого – «pahk». Мы понимаем друг друга, хотя для этого иной раз и приходится приложить усилия. Многие урожденные носители английского с трудом понимают родной язык эпохи Шекспира, и точно так же американцам из одних концов страны трудно понимать жителей других частей США, ведь диалекты – это в значительной мере изменения звучания знакомых слов. Однажды, находясь в Фейетвилле (Арканзас), я спросила хозяина, есть ли поблизости «spas» (минеральные источники). В южной части штата находится Хот-Спрингс, знаменитый термальными водами, и я хотела уделить полдня посещению источника. «Spas? – повторил он с сильным арканзасским акцентом. – Вы имеете в виду русских шпионов?»[77]

Громкие звуки

Несколько лет назад мне довелось поработать в осенний семестр приглашенным профессором в маленьком зеленом городке в Огайо. Колледж мог предоставить мне только временную квартирку в общежитии студентов-второкурсников, а те обрадовались возможности поиздеваться над «преподом», поселившимся – пусть даже ненадолго – по соседству с ними. В Огайо все еще стояла страшная жара, но почти каждую ночь кто-нибудь подкрадывался к электрощитку возле моей двери и поворачивал рычажок рубильника, отчего кондиционер и все остальные электроприборы с шумом выключались; открывая дверь, чтобы включить электричество, я слышала в коридоре шорох и хихиканье. Подходя к двери, я неизменно видела в замочной скважине чей-нибудь глаз, подглядывавший за мною, и пришлось залепить скважину клейкой лентой. Дважды я, просыпаясь ночью, видела парня, который висел за окном вверх ногами и подсоединял свой провод к кабелю моей телевизионной антенны, отчего у меня пропадало изображение. И каждый день, без исключения, в девять утра начинался Армагеддон хеви-метал, продолжавшийся до глубокой ночи. За это время я узнала о второкурсниках, что они состоят из децибелов и тестостерона. От их музыки не только стены дрожали; было физически больно добираться по коридору до источника этого пыточного грохота, а чтобы постучать в дверь, приходилось опускать руку, зажимавшую ухо. За дверью обычно оказывалась прокуренная комната, где девушки, как правило, поспешно оправляли одежду, а со стола стремительно исчезали спиртное или наркотики.

Ужасающий шум, кажется, не мешал никому из них. На такой громкости он уже не воспринимался как музыка, у них вполне могла развиться преждевременная глухота. Но значительной части молодежи нравится включать музыку так громко, что ничего, кроме грохота, уловить невозможно. Я думаю, что это возбуждало их в эротическом смысле. К несчастью, слишком сильные звуки постепенно уничтожают слух. Ученые демонстрировали фотографии волосковых клеток улитки, получивших необратимые повреждения после одного-единственного звукового удара[78]. Включение на полную мощность «гетто-бластеров», как часто называют мощные портативные проигрыватели (бумбоксы), хоть вечером в тихом санатории, хоть на улице деловитого города, – вероятно, в большей степени акт агрессии и самоутверждения, нежели любви к музыке: это вторжение в личное пространство всех, находящихся в пределах слышимости, нарушение их душевного покоя.

Психолог Арлин Бронзафт установила, что, если подвергать детей постоянному воздействию шума, «у них нарастает агрессивность; они начинают отторгать здоровый образ жизни». Наблюдая за учениками 2–6 классов 98-й муниципальной школы в Манхэттене, она выяснила, что дети, занимающиеся в классных комнатах, выходящих на железнодорожную эстакаду, к шестому классу отстают по чтению на одиннадцать месяцев от тех, кто учится в более тихой половине здания. Управление городского транспорта Нью-Йорка оснастило эстакаду звукопоглощающим оборудованием, и вскоре показатели двух групп выровнялись. Родители все так же тревожились насчет того, с какой стороны школы будут сидеть их дети: ведь отставание на одиннадцать месяцев всего за четыре года обучения – это страшно. Его ликвидация потребует от ребенка больших усилий. А мы гадаем, почему дети не умеют читать, почему в Нью-Йорке так много асоциальной молодежи. Жизнь большого города в значительной мере ассоциируется для нас с грохотом отбойных молотков, заклепочников и других строительных инструментов, но, наверно, если накрывать стройку стальной сеткой, то звуки будут поглощаться и шум от работ значительно уменьшится. По мере распространения цивилизации невыносимо шумно может стать даже в сельской местности, и в поисках тишины и покоя, возможно, придется доходить до крайностей: парк в Антарктиде, подземная дача…