В точном соответствии с желанием верховных матерей.

Даб’най никогда раньше не задумывалась о том, что внешность может быть не просто красивым обличьем, но и тактическим замыслом. Здесь и сейчас красота обрела смысл.

– Он и должен быть красивым, – с легкой печалью в голосе откликнулся Закнафейн.

– Подумай, какое могущество сконцентрировано среди этих огней и теней, – сказала Даб’най, теснее прижимаясь к нему. – Кто, кроме богов и великих лордов нижних уровней, способен нам противостоять и остаться в живых?

– Могущество, помогающее нам строить то, что мы выбираем, – согласился Закнафейн, – вот только мы так заняты тем, что убиваем друг друга, что не осмеливаемся выглянуть за пределы этих стен. Стен, возведенных нами друг от друга, а не от вторжения извне.

– Так заняты тем, что убиваем друг друга, – насмешливо повторила Даб’най и усмехнулась. – Осмелюсь напомнить, что именно в этом занятии Закнафейну нет равных.

Мастер оружия пожал плечами и обернулся к женщине:

– Если бы это было не так, меня давно уже не было бы в живых. И разве это важно? Если бы я не убил их, уверен, кто-то другой предложил бы свой клинок ради этого задания.

– Интересно, многие ли дроу с тобой согласны?

– Не слишком многие. И, возможно, так и останется до тех пор, пока мы не перебьем друг друга настолько, что придет какой-то другой народ, чтобы отплатить нам за нашу жестокость.

– Нашу жестокость? Это из-за их жестокости мы оказались здесь!

Ответный смешок Закнафейна был настолько снисходительным, что Даб’най на некоторое время умолкла.

– Это ведь Кореллон Ларетиан нас предал, – напомнила она ему. – Кореллон, бог эльфов, обитающих на поверхности, отдал нас Ллос – отдал, словно мы какие-то рофы.

– Но ведь ты любишь Ллос, – возразил Закнафейн.

Даб’най понимала, что ее промедление было слишком красноречивым, но ее застали врасплох, лишив возможности быстро реагировать. Она не назвала бы свое чувство к Королеве Пауков любовью. Она боялась Ллос, сознавала свой долг перед ней и была предана ей, поскольку в Мензоберранзане всякое другое отношение означало бы изгнание и, скорее всего, смерть.

– Разве большинство существ всех рас не любят своих божеств? – спросила она, стараясь найти способ обойти неудобную тему, особенно в разговоре с таким откровенным и циничным собеседником, как Закнафейн До’Урден.

– Любят? Или просто стараются заглушить страх смерти?

– Преданность сильнее страха, – настаивала она.

– Возможно, но, если речь идет о богах и загробной жизни, я думаю, это не так. Страх смерти слишком силен, как и страх не увидеть тех, кого мы любим. – И вновь смешок Закнафейна сочился снисходительностью и ехидством. – Но мы так напуганы, что не осмеливаемся любить, не так ли?

Даб’най уткнулась лицом в волосы Закнафейна и ничего не ответила. По крайней мере словами, но он чувствовал ее всхлипывания, и этого было достаточно.

– Мы все в ловушке, – прошептал он то ли городу, то ли самому себе, но не только ей. – Нами так давно правит страх, что мы боимся бояться.

– Учение Ллос говорит о нашем превосходстве, – немного погодя проговорила Даб’най, потому что сейчас действительно боялась: боялась, что даже такой разговор может лишить ее милости Паучьей Королевы. Лишенная этой милости жрица, даже не обладающая официальным званием, стала бы очень уязвимой. – Или ты предпочитаешь, чтобы мы пресмыкались перед злобными эльфами, или прятались в шахтах вонючих дворфов, или молили о защите недолговечных и глупых людей?

– Нет, конечно, нет, – ответил он, и Даб’най послышался оттенок сарказма в его словах. – Куда лучше цепляться за обиду, передаваемую из поколения в поколение, происходящую из события, то ли имевшего место, то ли нет, а возможно, оно было совсем не таким, как нас учили.

– Богохульство! – яростным шепотом предостерегла она.

– Разве? Неужели Паучья Королева своими эдиктами запрещает Верховной Матери Бэнр или любой другой Верховной Матери изменять саму историю эльфийской расы ради собственной выгоды? – возразил Закнафейн.

Этим вопросом Даб’най и сама втайне задавалась, и, как она подозревала, не раз задавал его себе почти каждый дроу, будь то мужчина или женщина.

– Пленники, – прошептал Закнафейн. – Все мы оказались в оковах, созданных собственноручно.

– Разве у тебя такая уж плохая жизнь, Закнафейн? – спросила женщина, прижимаясь к нему еще теснее и касаясь носом его шеи. – Подумать только, в такой момент… по правде говоря, ты меня ранишь.

Эти слова вызвали у него улыбку, которую она рада была увидеть. Они оба замолчали и долго любовались танцующими и мерцающими огнями Мензоберранзана, наслаждаясь спокойной красотой.

Хотя оба знали, что она обманчива.

Всего пару дней спустя Закнафейн нырнул в один из темных переулков Брерина. Он считал себя глупцом за то, что пришел сюда лишь по слову Даб’най, и полагал, что идет навстречу гибели.

Просто награда была слишком высока, чтобы ее игнорировать.

В конце прямого отрезка между двумя зданиями он осторожно обогнул сталагмит, образующий правый угол извилистого переулка, и посмотрел вперед. Второй участок пути тоже был пуст, ширина прохода менялась, но не настолько, чтобы организовать засаду. Закнафейн не был знаком с этим местом, но он миновал уже достаточно строений и сталагмитов, чтобы понять: если награда ждет его, то за этим, вторым поворотом.

Он скользнул дальше неслышно, как смерть. И выглянул из-за угла.

Всего в десяти шагах от него, прислонившись к стене, рядом с открытой на всякий случай дверью находился Аратис Хьюн.

Судя по тому, как стоял Хьюн, Закнафейн мог напасть неожиданно. В руках Аратиса Хьюна не было оружия. Он кого-то ждал, но явно не Закнафейна. Нет, он поджидал Даб’най, а потому у него не было никаких причин осторожничать.

Если стремглав броситься в атаку и перехватить инициативу, преимущество будет на его стороне, и тогда бой завершится, даже не начавшись.

Но Закнафейн покачал головой и открыто вышел из-за угла, не обнажив оружия.

Лицо Аратиса Хьюна выдало его удивление. Он выпрямился, оттолкнувшись от стены, и опустил руки.

– Что ты здесь делаешь?

– Ты поджидал кого-то другого? – задал свой вопрос Закнафейн.

– Или вообще никого не ждал.

– Ты пришел сюда поразмышлять о смысле жизни? Аратис Хьюн нахмурился.

– Или обдумать хитрость, управляющую каждым твоим шагом? Измену, заполняющую твое сердце? Невозможность отличить друга от врага?

Закнафейн не останавливался, пока не оказался в трех шагах от мужчины.

– Что за чепуха слетает с твоих губ, Закнафейн?

– Ты все отрицаешь?