В ЭТОМ ДОМЕ В ВАНВЕ ЖИЛА ДО 1937 ГОДА СО СВОИМ МУЖЕМ М.И. ЦВЕТАЕВА. КОГДА СЮДА НАГРЯНУЛА ПОЛИЦИЯ, СЛЕД МУЖА УЖЕ ПРОСТЫЛ…

Фото Б. Гесселя

Иные из современных цветаеведов считают, что именно эти не для всех душевно приемлемые и легкие «контакты» с органами (наряду с ее прочими бедами) привели в конечном итоге Марину Ивановну к самоубийству в эвакуации. Живя на парижском бульваре Пастера (а позднее – в поднадзорных Болшеве и Голицыне под Москвой), бедная Цветаева, вероятно, не раз ностальгически вспоминала не только чешский лес ее ранней эмиграции, но и Медон, и Ванв… Родные березки (и даже рябинки) не спасли ее от ностальгии по свободе и от одиночества зачумленной.

Количество русских в крошечном Ванве было в те годы так значительно, что одних только имен русских художников, живших и захороненных здесь, насчитаешь как в доброй картинной галерее.

С 1960 года (до самой своей поздней славы и поездки на Галапагосские острова) жил в Ванве удивительный художник и писатель, сын бугурусланского купца, модернист из модернистов Сергей Шаршун.

Или, скажем, жил здесь (и был здесь похоронен) чуть ли не всему Парижу известный художник, сын аптекаря из нижегородского села Растяпино Леон Зак (Лев Васильевич Зак). По первому браку своей матушки приходился он единоутробным братом известному философу Семену Франку, сам же он с тринадцати лет занимался в студиях знаменитых художников, учился также на филфаке в МГУ, выполнял виньетки для «Золотого руна», участвовал в выставках «Мира искусства». В 1910 году он подружился с филологом Романом Якобсоном, вошел в круг футуристов, оформлял сборники Ивнева и Шершеневича, да и свои печатал стихи, писал прозу (взяв в качестве псевдонима девичью фамилию матери – Россиянский). В 1920 году он бежал с женой и дочерью в Константинополь, потом были Рим, Флоренция, Берлин, где он готовил декорации к спектаклям, участвовал в выставках, оформлял книги. С 1923 года Зак жил в Париже, выставлялся, учредил Салон Сверхнезависимых, создавал рисунки для тканей и шарфов, а в 1930 году примкнул к «неогуманистам». Уже в 1935 году музеи покупали его картины, а с 1939 года он скитался по Франции (Вильфранш, Биарриц, Аркашон, Гренобль). В 1941 году он принял католичество (к тому времени он был уже «суровым экспрессионистом» и все дальше уходил от фигуративности). Оформлял он и балеты.

К 1948 году он перешел к геометрической абстракции, а потом к «лирической абстракции». В 1950 году вместе с дочерью-скульптором он создал для церкви в Дордони серию скульптур из обожженной глины «Крестный путь Господа». С тех пор он много работал для церкви. Создавал он также рисунки для парижской мануфактуры гобеленов и для Обюссона.

В 1959 году Леон Зак приобрел мастерскую в Ванве, а в Мюнхене выпустил книгу своих русских стихов. На бьеннале в Ментоне Зак получил приз Президента республики, да и то сказать, немало он уже создал произведений искусства к своим 78 годам. Последняя его прижизненная персональная выставка прошла в парижском Музее современного искусства в 1977 году. В 1980 году в рамках Осеннего салона состоялась уже выставка мемориальная (вроде как наша с вами прогулка по ванвскому кладбищу…) – в тот год он и умер 88 лет от роду.

В те самые годы, когда Леон Зак приобрел мастерскую в Ванве, автор этой книги еще дотягивал в Москве недолгие годы своей регулярной, как выражаются, «штатной» журналистской службы на московском радио. Зачастую ночная запись шла у нашей английской редакции бок о бок с «французами», которых я всех знал в лицо: вон благородного вида седой Сеземан с его хорошенькой Олечкой, а вон благовидный красавец Кирилл Хенкин со своей Аннет… Четверть века спустя прочел я в книжке, выпущенной этим самым Хенкиным, что он жил в молодые годы в городке Ванв и рвался тогда на защиту «республиканской Испании», а его, апатрида, туда не пускали, пока вдруг не выяснилось, что его всемогущий сосед, агент НКВД Сергей Эфрон (муж знаменитой поэтессы) может ему это без труда устроить. Но только завербован был Хенкин уже не по линии интербригадского идеализма, а по самой что ни на есть эфроновской линии тайного истребления «врагов народа» в рядах добровольцев (всяких там анархистов и всех прочих, кто «против Великого Вождя»). На этой службе Хенкин и подвизался до новой эмиграции, а может, и дольше. Книга его была посвящена лучшему его другу «полковнику Абелю» (он же был агент Вилли Фишер). Кстати, из этой книги (и многих других вышедших за последние четверть века книг) понял я (с опозданием на четверть века), что провел четыре года своей «штатной» службы и пять лет инязовской учебы в милом окружении отставных резидентов, шпионов и нелегалов (вроде обаятельнейшей инязовской деканши Зои Зарубиной). Что же до дикторско-переводческой аристократии на иновещании московского радио, где я проработал четыре года, то она и вовсе была вся из числа «бывших» агентов (хотя самого «Иванова»-Тореза я во французской редакции уже не застал). К тому же времени, когда меня впервые выпустили в Париж и я поехал в пригородный Ванв, большинство тайных «сексотов» были уже Там, где все предстают с открытым лицом – как на духу: перед Судьей Небесным, которому одному и ведома степень человечьей вины и низости…

«Ереван на Сене» Моя Армения • Резня ХХ века • Жано ле Хай • Другой Покровский

Некогда городок Исси-ле-Мулино (Issy-les-Moulineaux) стоял в центре обширных земельных владений богатейшего аббатства Сен-Жермен-де-Пре. Городок долго сохранял следы своей монастырской принадлежности, да и ныне здесь еще есть высшая школа богословия (понятное дело, католического). В былые времена стены здешней семинарии Сен-Сюльпис видели Боссюэ и Фенелона, Талейрана и Эрнеста Ренана.

Позднее городку суждено было стать колыбелью французской авиации. С того самого места, где нынче размещается вертолетный аэродром Парижа, в 1908 году Анри Фарман совершил полет по кругу длиной в километр на биплане, построенном Габриэлем Вуазеном. До Первой мировой войны пилоты еще нередко учились на этом поле, пока оно не стало для них тесным. Надо отметить, что одним из первых иностранцев, обративших внимание на эти полеты, был великий князь Александр Михайлович, который приезжал сюда, а позднее открыл свою летную школу в Севастополе – в общем, стал основоположником русских ВВС.

Нынешнее здание духовной семинарии и высшей богословской школы построено было здесь лишь в конце XIX века на том месте, где стоял замок королевы Марго. От времен Маргариты Наваррской замковый парк сохранил Каменный кабинет со всеми его чудесами.

На углу улицы Бодэн и авеню Шарля де Голля жил в Исси-ле-Мулино художник Анри Матисс. Его потомки живут здесь и поныне. Что до здешнего замка семьи Конти, то он был разрушен в пору Парижской коммуны и о нем напоминает лишь замковый парк, носящий имя писателя-коммуниста, воспевшего Сталина, – Анри Барбюса (ему, впрочем, не пришлось вернуться после этого живым из Москвы – может, был он больше уже не нужен Коминтерну).

Как сообщает в своей книге о Марине Цветаевой И. Кудрова, в Исси-ле-Мулино (в самой гуще эмигрантского обитания) жил один из советских кураторов С. Эфрона – В.И. Покровский. Ему и сдал жену Сергей Эфрон, бежав в Советский Союз после убийства И. Рейса. Выдавая Марине Ивановне «жалованье» мужа, Покровский хотел даже переселить ее в Исси-ле-Мулино на какую-то «служебную» квартиру (были и здесь такие), но потом было, видимо, решено переселить ее в парижский отель…