Парижанин не ошибся. Наступила ночь, и в тот же час, что и накануне, вновь раздался негромкий шум, возвещающий о прилете стрелы. Теперь Фрике не сомневался, что породило тот звук, который так заинтриговал его прошлой ночью. Пьер, который на сей раз нес вахту вместе с другом, тоже услышал этот шум.

– Новая «посылка», матрос, – прошептал он. – У меня хорошее предчувствие, уж сам и не знаю почему.

Слабый стон, раздавшийся снизу, унесся в ночную тьму и смешался с бесконечным шелестом леса. Оба друга ждали прихода дня с заметным беспокойством, которое нетрудно понять. Приглушенные стоны слышались через равные интервалы, они не усиливались, но и не стихали. Наконец, после долгих часов, наполненных тревогой, показался край солнца. Пьер и Фрике, уже растянувшиеся на платформе, одновременно испустили крик удивления и разочарования.

К одному из концов лианы, игравшей роль веревки, как и накануне, была привязана стрела, на втором конце болталась черная птица размером с голубя. Несчастное пернатое существо испускало жалобный свист и в отчаянии трепетало, как майский жук, привязанный к нити безжалостной рукой ребенка.

– Если это все, что наши храбрые поставщики прислали нам на весь день, то мы можем не опасаться несварения, – сообщил Пьер с комическим смирением.

– У них явно был какой-то план, – ответил Фрике. – Для начала я подниму эту птицу на настил. Возможно, Узинак поможет найти ключ к этому пернатому ребусу.

Промолвив это, молодой человек принялся тянуть за веревку, созданную самой природой и теперь раскачивающуюся от резких рывков бедной птицы.

– Будь осторожен, матрос. Сам знаешь: следует опасаться стрел, летящих из лесных зарослей. Подожди, пока я подготовлю ружье.

Бесполезная предосторожность. Папуасы, окопавшиеся где-то неподалеку, не стали повторять преступное покушение, и Фрике без затруднений выполнил свою миссию.

И, о чудо! Едва молодой человек схватил бьющуюся птицу, которая оказалась не кем иным, как черным, словно ворон, какаду,[64]тут же все папуасы Узинака и Узинак собственной персоной внезапно впали в сумасшествие. Они начали прыгать, размахивать руками, рвать на себе волосы, затем бросили оружие и принялись кататься у ног парижанина, плача и стеная.

Какаду по-прежнему издавал звуки, похожие на стон. Его чудовищный клюв, выделяющийся на фоне ярко-алых щек, открывался, словно клещи, выставляя на обозрение большой черный язык, свернутый в трубочку.

– У меня создается впечатление, – смеясь, сказал Пьер, – что сейчас ты держишь в руках, как бы это сказать, самого Бога этих мест.

Моряк нисколько не преувеличивал, коленопреклоненные дикари выглядели все более неистовыми. Наконец Узинак, который уже не мог сдерживаться, храбро схватился за жердь, связывающую хижину с землей, и скользнул вниз. За ним бросились остальные воины.

Спустившись, вождь племени жестом пригласил парижанина следовать тем же путем и не забыть прихватить птицу, с которой надо было обращаться самым вежливым образом. Фрике не нуждался в повторном приглашении. Он пропустил вперед Виктора, потом Пьера, а сам спустился последний, как капитан, покидающий судно.

Попугай, все еще привязанный к лиане, счел, что ствол ружья Фрике прекрасно заменит ему насест. И вот молодой человек шествовал с ружьем на плече, на котором, словно ручной, восседал какаду, вцепившийся загнутыми когтями в оружие. Папуасы окружили парижанина с его драгоценной ношей, образовав своеобразный почетный караул, и вся эта процессия удалилась в лес, не обращая ни малейшего внимания на врагов, которые вроде бы как перестали существовать.

Заинтригованный Фрике попытался узнать у Узинака, что происходит. Смелый вождь, не поднимая глаз, словно он не мог выдержать взгляда священной птицы, ответил:

– Они ушли. Они не осмелились атаковать тех, кому покровительствует птица ночи.

Они снова становятся потерпевшими кораблекрушение. – Некоторые обитатели каменного леса. – Письмо Фрике. – Ужасная буря. – Огни каннибалов кораллового моря. – Что означал крик: «Кооо!.. Мооо!.. Хооо!.. Хэээ!..». – Табу! – Благотворное влияние протокола, касающегося каннибализма, весьма кстати составленного неким жандармом. – После трехлетней отлучки. – Совершенно голые туземцы, при этом «наряженные» во французских жандармов. – Канонизированный Барбантон. – Остров Буби и почтовое отделение. – Убежище для потерпевших кораблекрушение.

Прошел месяц с того самого дня, когда двое французов, переживших кораблекрушение, а также их друзья-дикари самым чудесным образом выпутались из безвыходной ситуации. Следует заметить, что после отплытия из Макао приключения не обходили европейцев стороной, особенно если припомнить все странные или ужасающие происшествия, героями которых они стали. Но в данный момент казалось, что злая фея, преследовавшая их, с беспощадной жестокостью строившая им на каждом шагу козни, с которыми друзья справлялись лишь благодаря своему мужеству, силе и отваге, потеряла их след.

Быть может, они наконец утомили судьбу? Ведь, как шутил Фрике, невезению тоже порой требуется отдых.

Наш друг-парижанин сегодня находился в приподнятом настроении и был преисполнен оптимизма, хотя казалось, что ничто в сложившейся ситуации не подтверждало столь смелое утверждение. Но, так как в жизни все взаимосвязано, возможно, события последних тридцати дней были таковыми, что положение, в котором сейчас находились друзья, можно было назвать нежданным счастьем.

Нет больше никаких папуасов. Фрике, Пьер ле Галль и юный Виктор оказались в полном одиночестве на небольшом островке, затерянном в самом сердце Океана. Со всех сторон ярятся волны, они разбиваются о нагромождение острых зубцов подводных камней, о верхушки скал и рифов, словно одеялом окутанных хлопьями белой пены. Вновь, насколько хватает глаз, тянутся барьерные рифы и атоллы с обязательной бахромой из пальм, которыми изобилуют эти края, а дальше – море, море и еще раз море, усеянное коралловыми островами. Стремительное подводное течение замедляет свой бег среди этого лабиринта, построенного микроскопическими тружениками, и взбешенный Океан, ставший пленником столь малых частиц, рычит и бросается в безуспешную атаку на каменный лес.

Тысячи морских птиц, сбиваясь в шумные стаи, парят над волнами, нарезают круги, а затем стремительно падают в воду и вновь взмывают ввысь, унося в клювах пойманную рыбу. Над обломками мертвых белых кораллов пылает беспощадное солнце, а его прямые лучи несут жизнь мириадам растений, превратившим в свое царство подводные поляны. Литофиты с бесчисленными плавно колышущимися щупальцами, усыпанные звездами астреи, флюстры, напоминающие кружева тончайшей выделки, тисифоны, чьи тонкие стебли венчают прелестные перламутровые шелковистые купола, пеннатулярии и виргулярии, трепещущие, будто перья райских птиц, дендрофилы, почки которых напоминают о деревьях Иуды, огромные, светящиеся, отливающие всеми оттенками радуги – фиолетовыми, зелеными, красными, оранжевыми или карминными, – веерообразные горгоны, мадрепоры, или «колесницы Нептуна», и меандрины мозговидные с длинными веточками, элегантные миллепоры, или «лосиные рога», с ветвящимися отростками, первобытные глазчата, поражающие молочной белизной, пурпурная актиния, испускающая едкий сок, молуккские изиды, которые туземцы употребляют как лекарство от всех болезней, органчики, которые также называют «морскими органами» за их пурпурные трубки, расположенные симметрично, словно трубы одноименного музыкального инструмента, альционарии, морские лилии, голотурии, или морские кубышки, морские ежи, стебельчатые лилии ризокринусы, астерофоны и т. д., – одним словом, самые восхитительные представители вида полипов и иглокожих растут и множатся, обласканные тропическим светилом, в то время как целая орда веселых рыбок играет в теплой воде, прозрачной, как хрусталь.